Новые-старые ПЧ

 Ленивый клоун, и еще раз добро пожаловать =) Старый друг, как известно, лучше новых двух =)Угощайся:

@темы: Under one flag

---

Ajattara

То, что Паси Коскинен делал в Ajattara, всегда нравилось мне ничуть не меньше, чем работы Amorphis или Shape Of Despair с его участием, а местами пожалуй что и больше. В 2012 году новость о том, что группа приказала нам всем долго жить была мало того что неприятной, так еще и внезапной - годом ранее у них вышел альбом, хорошо принятый публикой, признаков творческого кризиса не наблюдалось, никакие скандалы группу вроде бы не сотрясали, и тут на тебе. Правда, Паси вскоре объявил о создании нового проекта Datura Nemesis, в котором обещал додать хорошего дум-метала, а чуть позже сообщал, что у них почти готово пять вещей. Но вещи достоянием общественности так и не стали, концертов Datura Nemesis дали то ли два, то ли три, видеозаписей с них найти невозможно. В общем, что-то с новым проектом не задалось, а потом и вовсе все заглохло.
Прошлогодняя новость о реанимации Ajattara тоже была из разряда внезапных, но уже приятной, а известия о том, что в мае этого года выйдет новый альбом, оказались еще приятнее =)
Недавно миру была явлена первая песня с него, неоригинально называнная "Ave Satana", и клип на нее. Тоже не слишком оригинальный: девицы, пушки, алкоголь и музыканты в черно-белых тонах.



Песня, честно говоря, оставляет смешанные чувства. С одной стороны, вокал Коскинена все так же неподражаем. С другой - музыка уехала от привычной Ajattara куда-то в сторону дэсово-индустриальных дел, и текст определенно не поражает глубиной. Немного не то, за что народ (и я в том числе) любит группу. В общем, будем ждать мая и составлять свое мнение о релизе целиком.

@темы: Музыкальное

---

Rise of the Primarch и суп

Еще до выхода Gathering Storm у нас с товарищами был сюжет о воскрешении Жиллимана. Который, к сожалению, так и не стал фиком раньше, чем это стало каноном =) В рамках этого сюжета родилась идея стебной флаффной сцены, в которой Ультрамарины кормят своего возвращенного примарха супом. Ну, Робаут десять тысяч лет в стазисе лежал, проголодался же. Кормят, и при этом, распевают свой гимн из игры Chaos Gate. Тот самый, который "Agitatis Ultramarini, dominitis Ultramarini", но нашему слушателю отчетливо слышится "О, великий суп наварили":



Кстати, по поводу Жиллимана. Заглянул сегодня в Лексиканум, потому что стало интересно, внесли ли в энциклопедию информацию о его воскрешении. Внесли и о воскрешении, и о вояже на Терру - вообще последние события довольно подробно описаны. Новые официальные арты тоже присутствуют. В том числе с примархом Ультрамаринов, прорубающим путь отцовским мечом =)

Еще два

И, раз уж пошла такая вархаммеровская пьянка. Слушая свежий альбом немецких дэстеров Maat, сочиняющих, как нетрудно догадаться, на египетскую тематику, обнаружил в их составе басиста с псевдонимом Horus. Понятно, что псевдоним выбран в честь бога Гора, а не в честь Хоруса, но все равно улыбнуло =)

@темы: Вархаммер

---

Эльфийская медицина

Еще один текст из написанных соратниками для ЗФБ, который мне особенно понравился. Медицинское миди Чиоры о выхаживании Маэдроса после спасения из плена. Текст большой, продолжение в комментариях по ссылке.

25.03.2017 в 20:44

Пишет  Chiora:

Сны и пробуждения: JRRT All Inc. 2017

Длинная-длинная кул-стори

... а начать нужно с того, что текст был задуман аж зимой 15 года. Даже и не помню, почему - кажется, я наткнулась на какую-то историю про то же, которая настолько возмутила меня по матчасти и прочему содержимому, что я решила: даже если это одна из самых душераздирающих историй Сильма, даже если на эту тему не писал только ленивый, и даже если я сама, будучи притащенной в Сильма в 2013 году с криком "Нам нужны в команду люди, ничего страшного, напишешь что-нибудь по ВК!", на неё писала...
Ну, в общем, записавшись в команду Арды 16 года, автор начал в сентябре рыть матчасть и писать (например драббл, "Решение", который лежит ниже - это кусок начатого тогда текста, да), а в октябре повстречался с феей из анекдота про чертежников.

*

Сидят два студента, чертят курсовой проект, завтра защита, надо успеть.
Тут появляется перед ними фея:
- Что делаете?
- Ой, отстань, не видишь что ли? Е...мся!
- А по настоящему хотите?
- Хотим!
И тут на чертеж проливается пузырёк с тушью.
А если проще, автор сломал правую руку и поехал изучать матчасть на собственной шкуре в городскую больницу. Но у него резко понизилась написательная способность, потому что это эльфы - амбидекстры, а автор увы - даже не левша, в гипсе было неудобно, а драббл про то, как Элронд приехал к Элросу попрощаться как-то неожиданно превратился в миди, на автора наехало ещё пять идей разной степени забавности... в общем, текст съелся и не успелся.
*
Вторая часть эпоса была этой зимой, автор внезапно понял, что текст начнётся не оттуда и будет не про то.
А потом автор его почти написал и застрял на сцене операции. Потому что ему показалось, что под выкладку обязательно придут медики, бить его за несоответствие матчасти (что по-прежнему не исключается), поэтому надо почитать ещё вот ту матчасть, и вот ту матчасть, и вот ещё вот эту жж-шечку чувака, который выкладывает реальные фото с операций...
"Ну давай уже!" кричали соратники, тыкая шваброй под диван, где автор прятался, хрустя матчастью и мрачно сверкая глазами, а Рио нежно выманивала автора кусочком колбасы с другой стороны.
Медики под выкладку пришли, и били автора за то, что автор притащил современную медицину в фэнтезийный мир, и были не в курсе одной из самых душераздирующих историй Сильма.
Чего нам уже, кажется, не грозит =)))


Название: Сны и пробуждения
Автор: Chiora, Grey Kite aka R.L.
Бета: Grey Kite aka R.L. Альре Сноу
Размер: миди, ~12 000 слов
Пейринг/Персонажи: феаноринги, в особенности Куруфин, ОЖП и ОМП в количестве, Фингон
Категория: джен
Жанр: драма, производственный роман
Рейтинг: R
Краткое содержание: Если вам однажды притащили полутруп формального короля нолдор, это не повод бегать по потолку, это повод работать.
Примечание: содержит некоторое количество реконструкций и авторской хронологии, а также объектный подход, глюки и описание медицинской операции, в том числе употребление наркотических препаратов в исключительно врачебных целях
Размещение: с разрешения автора

Кто-то тряс её за плечо, громко выкрикивая её имя.
Лассэ рывком села — и только тогда открыла глаза, пытаясь проморгаться со сна. Но этот кто-то стоял над ней, продолжая трясти, точно задался целью вытрясти заодно со сном и все мысли. Слабый свет ночника — каменного светильника, прикрытого тонкой красной тканью, — освещал его, бросая алый блик на светлые волосы.
— Тьелкормо, — пробурчала целительница спросонок, узнавая, — так можно половину лагеря разбудить! — Но ноги её как сами собой всунулись в штаны, а руки — в рукава рубахи. Привычка была сильнее раздражения, сна — всего.
— Кто напал? — сбоку ударило об пол и зашуршало — должно быть, Ильменар слетел с верхнего яруса кровати и начал искать одежду.
Лассэ встала босиком, нащупала сапоги и дернула со светильника платок.
— Лассэ, быстрее, там! — Тьелкормо смотрел на неё так, словно хотел выговорить что-то очень важное, но не не мог, и был бы не против, чтобы кто-нибудь сказал это за него.
Хуан внушительно гавкнул, открывая дверь головой, стащил одеяло со второй кровати, где до сих пор спала Ференальмэ, и, разворачиваясь, подтолкнул Лассэ к выходу.
— Прекращайте метаться! — одной рукой она ухватила светильник за ручку проволочной оплетки, другой потянула плащ с крюка. — Турко, не мельтеши. Что там?
— Майтимо, — выдохнул он.
«Ох». В каком виде Враг мог вернуть пленника, представлять не хотелось, и поэтому она предпочла понадеяться, что Майтимо удалось бежать.
На ходу заворачиваясь в плащ, она едва ли не выбежала с крыльца в мокрую стылую ночь — не разберешь, туман крупный, или дождь мелкий. И обнаружила, что половину лагеря, давно превратившегося в посёлок и называемого так только по привычке, уже и без того разбудили.
Мелькали тени и размытые огни: красные — факелов и голубовато-белые — каменных светильников, звенели встревоженные голоса.
— Что случилось? — Кто-то — она не успела заметить, кто, — схватил Тьелькормо за рукав, но тот просто стряхнул руку.
— Потом!
Ступени крыльца заскрипели под ногами. Тьелкормо распахнул перед нею дверь, и она, одним стремительным шагом перемахнув порог, выдохнула самое короткое, что только можно было:
— Ну и?

***
Он упускает момент, когда черный камень смыкается вокруг его ног и поглощает их. Не ломает и не перемалывает, просто растворяет в себе, и текшая в них кровь медленно, трещинами и прожилками окрашивает его толщу бурым цветом.
Если не пытаться вырваться — не больно. Только холодно.
Но он всё же бьётся, пока камень медленно и неотступно, как болотная жижа, ползет вверх по бедрам, оледеняет живот, и особенно медленно, по капле и по нитке справляясь со всё ещё живым, добирается до груди.
До тех пор, пока камень не прекращает дыхание и не останавливает сердце.

***
Всё это было… некстати.
Амбаруссат сидели, ухватившись друг за друга, как водится, и глаза у Амбарто были заплаканными, как у ребенка. Кажется, он всё ещё повторял: «как же так, как же так», только теперь одними губами — беззвучно. Амбарусса напряженно смотрел мимо Куруфина на дверь левой дальней из комнат, к которой тот сел спиной.
Как будто пытался разглядеть, что там — за дверью — происходит.
Куруфин мысленно поморщился.
Неприятно, когда тебя застают врасплох, и ты становишься пленником чужой воли и обстоятельств.
Для него приобретенная ещё в Форменоссэ дурная привычка работать во время, назначенное для сна, и спать, когда спится, хоть раз да оказалась полезной — его не разбудили, как остальных.
Впрочем, преимущество он упустил — к тому моменту, когда переполох в лагере докатился до них с Тьелпэ, и Куруфин добрался до лазарета, дверь комнаты, в которой разместили Старшего, была уже закрыта, и последним, кто успел туда заглянуть, оказался Амбарто.
Да и кузен уже спал, вымотавшись, в отодвинутом от стола глубоком кресле с придвинутой под ноги скамеечкой, по плечи прикрытый одеялом. Рядом на спинку стула был брошен синий плащ с меховым подбоем — удивительно красивый и незнакомый снежно-белый мех весь перемазан кровью.
Лицо у Макалаурэ было белее этого самого меха.
Даже если Финдекано не отдавал себе в том отчёта, он только что подарил своему отцу преимущество в борьбе с ними. Как только Старший вообще окажется в состоянии вести переговоры… или если не окажется…
Куруфин вновь посмотрел на Макалаурэ, стиснувшего собственные руки с такой силой, что на предплечьях отпечатались синевато-красные следы ногтей.
Если не окажется, от Макалаурэ можно будет требовать чего угодно. Почти чего угодно.
Да и Старший теперь у Финдекано в нерасплатном долгу, и Нолофинвэ этим воспользуется, или его по дороге до Эндорэ подменили. До сих пор всё, что бы ни случилось, шло ему только на пользу в чужих глазах.
Наконец дверь, которую они дружно сверлили взглядами, приоткрылась, и из неё выскользнула Сильпэлассэ. Шагнула к ближайшему креслу и тяжело села, неопределенно взмахнув рукой, что должно было, очевидно, значить что-то вроде: «сейчас, сейчас, дайте передохнуть».
На расправившемся рукаве её светлой рубашки было несколько крупных пятен крови — и россыпь мелких брызг.
Неллион, готовивший для целителей и для лазарета, прошёл за спинками стульев и так же молча протянул Лассэ кружку, из которой потянуло вкусным запахом мясного отвара с травами. Она поблагодарила его кивком и сделала большой глоток.
Кто-то из братьев стучал ногой по полу. Если бы сапог не был подкован металлической набойкой, а пол застелили бы ковром, ничего страшного в этом не было бы, но ковров в лазарете, понятное дело, не признавали — даже в передней, и получалось до неприличия гулко.
Куруфин неделикатно пришлепнул стучащую ногу носком сапога.
Тьелькормо бросил на него негодующий взгляд.
Карнистир тоже постукивал по столу пальцами, словно отвечая каким-то своим сумрачным мыслям или отмеряя такт музыке. Постукивание замедлялось, и, наконец, он решительно накрыл одной ладонью другую.
— Лассэ, — нарушил он молчание, — всё так плохо, как выглядит, или ещё хуже?
Лассэ с коротким стуком поставила кружку на стол и решительно набрала воздуха в грудь.
— Во-первых, — заговорила она напряженно, — рука здесь — не самое страшное. Я не знаю точно, почему, — она поморщилась, — но чувствую и могу предположить — Врагу пришлось как-то предотвращать его смерть раньше времени, и это повредило, — она прикоснулась к виску, — тот орган в голове, который отвечает за дыхание… и дыхательные мышцы. Для того, чтобы состоялся вдох, им приходилось приподнимать всё тело, слишком большая нагрузка. Что-то придавало ему сил для этого, но когда оно ушло, остались… следы, и на то, чтобы от них избавиться, может потребоваться время. Финдекано сказал мне, что ему пришлось заставлять Майтимо дышать так, как это делают с утонувшими, и ещё раз нам это удалось уже здесь. Сейчас он справляется, хотя и не очень хорошо, сердце и мозг это пока выдерживают, но предположить, что будет дальше — сложно.
«Пока». Никто не ответил.
Макалаурэ смотрел так, словно она повернула у него в спине уже воткнутый нож, но он кивнул, понимая.
— Мы дышим не всем воздухом, а только одним из его газов, — неожиданно сказал Карнистир, и Лассэ быстро повернулась к нему. — Если мы сможем отделить его и… скажем, наполнить им мех, как для воды, чтобы можно было дышать им отдельно, это может помочь?
— Да.
— Тогда я ухожу и попробую это сделать, — быстро сказал он и поднялся.
«А ещё могло бы помочь приспособление, похожее на защитный доспех для груди, которое прилегало бы так плотно, что, выкачивая из-под него воздух, можно было бы добиться того, чтобы приподнималась грудь. Насос можно было бы приводить в движение… да хоть бы и руками», — подумал Куруфин, жалея, что нет под рукой листка бумаги — набросать хотя бы приблизительно.
— Подожди, сядь! — Лассэ слегка хлопнула ладонью по столу — и вновь обвела их взглядом. Карнистир послушно опустился на место.
— Несмотря на то, что Финдекано смог подумать о том, чтобы перетянуть руку поясом выше, прежде, чем отрубить её, ваш брат потерял довольно много крови.
«Руку... Что?» — картинка исчезла из головы, как будто там на долю мгновения стало совсем темно, ровный ход мыслей будто споткнулся, и он едва успел вновь сосредоточиться на том, что говорила Лассэ.
— Кровь не восстановится так хорошо, как могло бы быть, если бы он не был так истощен. Я думаю, стоит попытаться перелить ему кровь от кого-нибудь из вас, и мне сейчас нужно узнать, кто из вас подойдёт.
— Я… тоже мог бы тоже, — Финдекано поднял голову с подголовника и медленно оглядел их, — раз это я. Наручник. Мне жаль.
Куруфину мутно захотелось его ударить.
— Кровное родство здесь имеет значение, — оборвала Финдекано Лассэ, — и… я предпочту выцедить кровь у кого-нибудь, кто не настолько устал и замерз.
Она встала, на миг закрыла глаза, опираясь о край стола, словно у неё закружилась голова.
— Я позову.

***
Тонкая мерная свеча, расчерченная красными и белыми полосками, потеряла за время этого разговора всего три четверти деления — не так уж много и времени прошло, оказывается.
Первым Лассэ поманила Карнистира, и вернулся он скоро.
— Она сказала — нет, — он пожал плечами, и быстро накинув плащ, вышел. За дверью всё ещё было — так долго сегодня — темно.
Забавно, как те, кто готовились жить в темноте, скоро привыкают ждать рассвета, как будто с его приходом что-то должно измениться…
Мысль — то ли слишком поэтичная, то ли неуместно отстраненная, — мелькнула и исчезла.
Макалаурэ вернулся так же скоро и молча сел на своё место, опираясь лбом на сцепленные кисти.
— Она сказала… случается. И если никто из нас… и если он умрёт из-за этого… — голос у него не сорвался, нет, но был близок к тому.
Ну вот, не хватает здесь ещё одного плачущего нолдо. Куруфин покосился на Финдекано, но тот, кажется, снова задремал и не обращал на тихий разговор никакого внимания.
— Я слышал — Лассэ с отцом как-то разговаривали, что совпадение — не такая уж редкая вещь, — Амбарусса поднял голову. — Так что если даже мы не подойдём, Лассэ просто найдёт кого-нибудь ещё.
Тьелкормо тоже вернулся ни с чем, зализывая пораненный палец, и Куруфин мысленно пожал плечами, открывая дверь.
— Почему ты молчала, что Майтимо — не сын нашего отца? — с деланной серьёзностью сказал он. — Не правда ли, он подкидыш?
— Атаринкэ, я не в настроении шутить. И уже предвкушаю, как пойду с протянутой рукой по всему нашему воинству, теряя время, — Лассэ жестом указала на стул рядом с собой. — Руку.
Оставалось только внимательно смотреть, как она, проколов ему палец узкой трёхгранной иглой и выцедив каплю крови, смешала её на белой тарелке с каплей какой-то прозрачной жидкости. И внимательно всмотрелась в получившуюся смесь — прозрачно-розоватую — кажется, даже прислушиваясь к происходящему.
Ничего не происходило.
— Что ж, — сказала она, когда прошло, кажется, немного больше времени, чем требовалось его братьям, чтобы выйти и занять своё место у стола, — по воинству я не пойду. Но вот тебе придется задержаться.

***
Первое, что он подумал, увидев: похоже, дядюшке Нолофинвэ долго придется дожидаться своих переговоров.
А дальше: ведь Старший может действительно умереть.
От этой мысли становилось очень странно — в ней словно было что-то неправильное, как незаметная на первый взгляд ошибка, вкравшаяся в точный чертеж. Что-то, чего он не замечал, пока возможность не приняла настолько зримый вид.
Может быть, всё дело было в том, что это могло случиться не в Ангамандо, а здесь.
Может быть, этому следовало случиться в Ангамандо, еще давно. Только не сейчас.
Тем более, что... Он посмотрел на свои руки — обе руки, ладонями вверх. Нолдо должен быть мастером, или он — не нолдо. Он знал это с детства — так, как знают, что на небе есть звезды Варды. Жизнь без возможности держать инструменты не представлялась ему сколько-нибудь ясно. Возможно, потому что ему слишком не хотелось это себе представлять.
— Он, конечно, говорил, что другого выхода не было? Можешь не отвечать. — Конечно, Финдекано просто не мог сказать ничего другого.
И ведь, кроме того… суеверные будут говорить об Искажении, о том, что увечный не может никого вести за собой в бой с Врагом и носить корону. Такие голоса, быть может, прозвучат даже здесь, не то что на северном берегу.
— Меня там не было, — откликнулась Лассэ. — Но след от наручника остался, и даже его оказалось… тяжело перебороть. Если насмотрелся — ложись, — и она кивнула на другую кровать, придвинутую почти вплотную к кровати Майтимо.
Их было в комнате двое — Лассэ и другая целительница — он не сразу вспомнил её имя, которая застыла у постели неподвижно с закрытыми глазами, с иногда вздрагивающими ресницами и губами. Поймав его взгляд на неё, Лассэ покачала головой — на другую можно было не обращать внимания, а она — если и слышала что-нибудь кроме Музыки, то вряд ли всё — и ясно.
Он лёг, но вновь повернул голову и вновь пристально вгляделся, как приподнимается грудь брата — слабо и странно неровно. Вдох. Выдох. Пауза, точно Майтимо собирался с силами для нового вдоха. Вдох. Пауза. Выдох.
Куруфин скосил взгляд на приспособление в руках Лассэ. Тонкие полые гладкие иглы явно были привезены из Тириона — здесь такие сделать было бы пока нельзя. Трубки, соединяющие их с сосудом, снабженным поршнем, были тоже изготовлены ещё там, в Амане из застывающего млечного сока дерева, которое здесь, должно быть, не росло.
— Сундуки у тебя были бездонные, — снова попытался пошутить он, пока она заворачивала на нём рукав и затягивала жгут.
— Упаковано было хорошо, — Лассэ поджала губы и неожиданно призналась, — не думала, что буду делать это вот так… всерьёз. А не как что-то возможное, но вряд ли кому-то действительно нужное.
— Сокрушаешься, что до сих пор мы были такими живучими?
— Душа быстро восстанавливает то, что может угрожать телу смертью напрямую, — сказала она, — и не справляется, только если повреждения слишком велики. Или, — она покосилась на почти неузнаваемый профиль Майтимо, — если иссякли силы.
Она поправила протянутые рядом руки — теперь они лежали так близко, что Куруфин мог бы даже дотронуться до худых изжелта-бледных пальцев, покрытых кровоподтеками, показавшихся отчего-то очень хрупкими. Бессмысленное действие, которого Майтимо не почувствовал бы. Ненужное.
Игла вошла под кожу, в синевшую под ней вену, с лёгким хрустом, и Лассэ ловко обернула локоть тканевой полоской, прихватив её — чтобы не выпала. Потянула за поршень, и стало заметно, что трубки были заполнены до того какой-то прозрачной жидкостью.
— Всё хорошо? — она внимательно посмотрела на Куруфина, придирчиво оценивая состояние.
— Да, — он нахмурился. — Но мне теперь до дрожи интересно, почему здесь нахожусь я, а, например, не Кано, хотя он, похоже, воспринял это как личную обиду.
— Ммм, — Лассэ задумчиво покосилась на него, продолжая набирать кровь — и он невольно улыбнулся, заметив на сосуде небольшое филигранное клеймо в виде отцовской звезды, — а что ты уже знаешь?
— С тех пор, как ты давала мне посмотреть в увеличительную трубку, прошло много лет, Лассэ, — он хмыкнул.
Лассэ осторожно повернула миниатюрный затвор с одной стороны сосуда, затем с другой и медленно нажала на поршень.
— Всё дело в красных сотах крови. В том смысле, который нам важен, они разные у разных эльфов. Это — часть защиты тела, один из способов, которым оно обороняется от чужеродных веществ, которые могут попасть в кровь, когда ты, например, поранишься. На красных сотах может находиться два варианта веществ, которые когда-то назвали «серебром» и «золотом», в честь Древ. В кровяной жидкости, в сыворотке, находятся вещества, которые реагируют на присутствие первых — поэтому те, что в кровяных сотах называют также «свет», а те, которые в кровяной жидкости — «тень». Получается, в крови могут находиться попарно «золото-свет», «золото-тень», «серебро-свет» и «серебро-тень», но не свет и тень одного цвета, иначе возникает диссонанс. Ты, возможно, видел, как я смешивала кровь и сыворотку, если они не совпадали, то… склеивались и переставали быть кровью. И вариантов сочетания всего четыре.
— Золото-свет и серебро-тень… — перебил её Куруфин, заинтересовавшись.
— Как у твоего отца, да.
— Серебро-свет и золото-тень. В кровяной жидкости может вообще не быть ничего?
— Тогда золото-свет и серебро-свет находятся на кровяных сотах. Первое из того, что ты назвал, называется часто просто кровь-лаурелин, второе — «тельперион», а третье — «смешение». А четвертый?
— Обе тени?
— Так и называется — «тень». Или, если кому-то не нравится говорить о тенях зря — «пусто». Ференальмэ? — позвала она, обращаясь к целительнице, вслушивающейся в Песню.
— Всё хорошо, Лассэ, — откликнулась та, словно издалека.
— Ну вот, значит, мы правы, — вздохнула она, с облегчением и вновь, перекрыв трубку с одной стороны, и открыв с другой, набрала его кровь в сосуд.
Если бы трубки были прозрачными, он видел бы, как его кровь покидает его тело и утекает в тело его брата, — подумал он, и не смог понять, чувствует ли от осознания этого что-то особенное. Пожалуй — нет. Ничего особенного.
Лассэ, нахмурившись, вновь остановилась.
— Ещё раз, на всякий случай, подождём.
— Кровь не сворачивается?
— Спето так, чтобы внутри сосуда она не сворачивалась, — улыбнулась Лассэ. — Ну так вот, о чём мы. Вариант крови, который будет у нас, мы наследуем от родителей. Но здесь есть одна тонкость, которая при виде вас мне кажется просто удивительной. Наши родители всегда передают не один, а два… варианта развития событий, и не только в случае с кровью. Одна из возможностей будет сильной и окажется «бодрствующей», другая — более слабая — станет «спящей». Ну вот, например, у вашей бабушки Мириэль были серебристые волосы, у деда — черные. У их сына серебристый вариант оказался «спящим», а черный — «бодрствующим», потому что чёрный сильнее. Но через поколение «спящие» иногда просыпаются, — она улыбнулась, — и Тьелькормо тому пример. А вот с кровью получилось ещё интереснее, — она фыркнула. — У твоего отца, как я уже сказала, была кровь-лаурелин, но со спящей «тенью», у твоей матери — «тельперион», опять-таки со спящей «тенью». В результате твой брат… и ты унаследовали просто «тень». У Макалаурэ, кажется, «лаурелин», и мне очень хочется найти у кого-нибудь из вас «смешение», поскольку и это возможно. Просто так, для красоты. Хотя, — она помолчала, — теперь это просто стоит сделать — и не только для вас, но и для всех.
— Ясно, — он вновь посмотрел на приспособление и на руки Лассэ, которые теперь двигались увереннее.
— Вот так, — кивнула она, и вдруг промолвила с лёгкой, тщательно скрываемой ехидцей в голосе: — Так кто там что-то говорил про подкидышей?
— Лассэ!
— Вот то-то же. И я еще подумаю, а не рассказать ли об этом забавном... совпадении всем остальным.
— Только не говори, что я тебе что-то должен за молчание.
— Так, всё, больше пока не нужно, — сказала она через некоторое время, освобождая его, и вкладывая в сгиб локтя кусочек бинта, смоченный очищенным вином. — Во-первых, локоть сейчас согни и подержи, и полежи ещё немного. А во-вторых, да, должен. Для начала — кровь.
— Кровопийца, — с чувством сказал он.
— А кроме того, есть одна вещь, над которой мне придётся подумать потом. И ты тут будешь весьма кстати.

***
Тьелпэ сидел за его рабочим столом, серьёзно просматривая отчёт горной разведки, от которого Куруфина как раз оторвали ночью.
— Я тебе заварил травы, — сказал он. — А ещё Неллион принес мясо и сказал, чтобы ты поел обязательно. Я принесу?
— Да, — Куруфин сел на свою постель, которая так его с вечера и не дождалась, отчего-то чувствуя себя очень усталым. Хотя и непонятно, отчего — не мечом же ткнули, да и не спать сутками уже приходилось раньше.
— Ты возьмешь меня с тобой в горы? Ну, когда поедешь проверить, правда ли им так повезло с месторождением, — спросил сын, передавая ему широкую тарелку и глиняную кружку с травяным отваром, и махнул на записи на столе.
— Придётся подождать, Тьелпэ. У меня здесь дела. Неотложные.
— Ага, — сказал сын. — Неллион сказал, что ты поделился с Нельяфинвэ жизнью. Ты поэтому такой бледный?
Надо же, какими возвышенными иногда могут быть слухи. А Лассэ стоило бы повторить свою лекцию перед всем воинством и некоторыми длинноязыкими синдар, в особенности.
— Не совсем. Но похоже, — пробормотал Куруфин, объяснять не было сил, хотя и стоило бы, — слушай, Тьелпэ, про горы мы еще поговорим потом, а сегодня я буду спать.
— Я никого сюда не пущу, — сообщил Тьелперинквар так решительно, словно собирался сесть на пороге с ножом в руках и зарезать каждого, кто сунется.
Куруфин отставил опустевшую посуду в сторону и вытянулся на кровати.
«Интересно, а у Тьелпэ — «тень» или что другое?» — было его последней связной мыслью.

***
Стоило ей остаться одной, как в голове сразу сделалось мутно, а к горлу подкатила противная тошнота, и на мгновение показалось, что воздуха не хватает совсем.
Ноги подогнулись, и она, опустившись на пол, запрокинула голову на край топчана, где спали ночами целители, чья очередь была следить за лазаретом.
Глубоко вдохнула — раз, другой, убеждая себя, что горло свободно, приказ отдан, передан чувствительными волокнами, а мышцы подчинились ему как должно. Напряглись — вдох. Расслабились — выдох.
Дверь скрипнула, открываясь, и она рывком подняла голову — в глазах слегка потемнело.
«Эстэ милосердная, только не это».
— Что ты здесь делаешь? — вяло удивилась она, увидев вместо Ариньяро, оставшегося дежурить у Майтимо, лицо друга, которому не полагалось быть здесь в этот час — а по-хорошему, и ни в какой другой час тоже. — Как Алмиэндэ тебя пропустила?
Хотя стоило заметить: тяжеловато было бы не пропустить Хэлкармо — одного из лучших во всем воинстве командиров, ещё при захвате кораблей получившего свой отряд. Не потому, конечно, что он пробивался бы силой, но все привыкли — если где-то появился Хэлкармо, то значит, с приказом от кого-то из лордов. И это не говоря о том, что по его планам была выстроена добрая половина зданий в посёлке. До того, как сделаться воином, Хэлкармо — которого они с детства называли Локэ, за змеиное спокойствие и редкостную способность выпутываться из трудностей, — был мастером-архитектором и одним из близких друзей Феанаро. Как и сама Лассэ.
— Я тебе чертежи новых Палат Исцеления принёс, — он взмахнул футляром для бумаг. — Так что повода загораживать проход у неё было. Хотя она и честно пыталась.
Он присел рядом с ней на корточки, внимательно глядя ей в лицо.
— Лассэ, — спросил он, — всё ведь хорошо, а?
В глазах потемнело окончательно, и горло стиснуло спазмом.
Ничего не было хорошо. Никогда не могло быть больше хорошо.
Она почти завыла, уткнувшись головой в его плечо, чувствуя, как ей в ладонь впиваются бусины, нашитые на ворот его рубахи.
— Шшшш, — он притянул её к себе ближе, неловко обняв за плечи. — Ты же просто устала. Тебе надо отдохнуть, и...
— Он умрёт, — он всхлипнула. — Они все умирают вокруг меня, а я — негодный целитель! Мне лучше тоже умереть… наверно.
— Замечательно, пусть все умрут, блестящий выход, — Хэлкармо слегка встряхнул её за плечи, голова мотнулась на неспособной удержать её шее. — Ты же ни разу шанса не упустила, о чем ты?
— А Тинвэ?! А Кэлумо? А Хвэста?! А… — зубы у неё застучали так, что четвертое имя она не выговорила.
— Я сказал — шанса, — отчеканил Локэ. — В первом случае вопрос с самого начала был к Намо Мандосу, тэлери ребята меткие, — он скрежетнул зубами, — во втором — его собственные дети от возвращения отговорить не смогли, что тут было делать войсковому целителю? Это, пожалуй, мы для друга Кэлумо все поумирали, как отчалили. А после валараукар, если память меня не подводит, у тебя на руках оказалось ещё полдюжины сильно обгоревших, и пятеро, включая Айвэ, сейчас живы и здоровы. — Он выудил из футляра фляжку тонкой чеканки. — Так что сделай милость и перестань бредить, а то я из-за тебя старые запасы потрошу. Есть во что разлить?
Она протянула руку, и отхлебнула прямо из фляжки. Хотя это вино — зимнее, так его называли из-за крепости — было положено смаковать, пить небольшими глотками, теперь оно прокатилось по горлу огненной волной, вышибая новые слёзы.
— Это тебе что — твоё дистиллированное вино целительское — так его пить? — возмутился Локэ, отбирая у неё фляжку, — это же последнее, валинорское, виноградное.
— Локэ, — прошептала она, — это так страшно. Там как будто ничего прочного нет, всё расползается, как ветошь — ухватиться почти не за что, да он ещё и закрылся наглухо. И, — она, скривившись, поднесла руки к голове, — этот диссонанс, эхо это из Ангамандо, как иглой от виска до виска… Я боюсь, что сейчас придут и скажут, что он опять… А у меня сил больше нет совсем, — пожаловалась она, пристраивая голову у него на плече. — Когда Тьелкормо меня привел, знаешь, что я подумала?
«Ничего не выйдет».
— Догадываюсь, — он отхлебнул из фляжки сам, — уж так получилось, что это я их встретил у ворот. Правда, пресловутого орла не видел, Финдекано просто выскочил на меня из тумана, пытаясь напеть, а вернее, — он фыркнул, — прокашлять какую-то песню Макалаурэ. Но знаешь, как бы то ни было, а Нельяфинвэ выглядит лучше, чем осталось после валараукар.
Оплавившийся доспех и горелое мясо под ним — до обуглившихся ребер и легких, всё ещё пытающихся сделать вдох...
Она по инерции кивнула:
— Лучше, — и опомнилась. — Нашёл с чем сравнивать, стервец!
— Вот именно что, — сказал он. — А ты сейчас доплачешь, допьёшь мою несчастную фляжку…
— Не буду я её допивать, — возразила Лассэ, вновь обретая самообладание. — Если вправду что-то случится…
— Тогда просто ложись.
Он помог ей подняться с пола и удобно устроиться на топчане, и его руки — и весь он был теплым, и руки у него были крепкими…
— Спи, — сказал он. — Я ухожу, а чертежи остаются на столе, посмотри обязательно.
— До завтра, — пробормотала она.
Спустя некоторое время после Битвы под звёздами Лассэ поняла — пришлось понять, — что существует граница, за которой лёгкий сон-дремота перестаёт приносить облегчение, и приходится засыпать по-настоящему.
Но сейчас она ещё могла себе позволить не спать — уйти в грезы.
Мягкая волна накрыла её — и она стала чистым сознанием, мелодией в великой Песне.
Она слышала, как рядом Ференальмэ укладывает инструменты в сундук, как метет по крыше ветер и как мышь скребется под полом, а Ильменар за стеной моет стеклянную посуду, слегка позванивая ею…

…пробирки — специальные, выдерживающие сильный нагрев, слегка позвякивали, когда она доставала их из своей вышитой сумки и расставляла их в металлической шкатулке, укутанной войлочным мешком, разворачивая полоски плотного сукна, в котором они хранились.
Пробирки были стащены у тётки, и их следовало обязательно вернуть.
Тем временем Айвэ и Кэлумо на заглядение одновременно сбросили с плеч большие меха с водой, набранной в роднике поблизости. Алкамирэ протянула Нарьо, который уже сунул руки в рукавицы, литейный ковш на длинной ручке, тоже позаимствованный — у отца из мастерской, надо думать.
Лассэ снова с тревогой посмотрела вперед — туда, где в двух дюжинах шагов воздух мягко и горячо искрился над световым озером Варды.
Она молча натянула перчатки — хоть и тонкие, они отлично защищали и от жара, и от холода, и были чуточку великоваты, — и повторила про себя детали плана. Если совсем попросту — Нарьо, вооруженный литейным ковшом, должен был подобраться к озеру, зачерпнуть Свет и разлить его в пробирки, которые Лассэ следовало быстро закупорить.
Она быстро пересчитала пробки.
Конечно, у плана было одно существенное слабое место: никто из них не знал настоящую температуру света — понимали только, что он должен был быть горячим — но Нарьо на ходу прикинул её по расстоянию от озера. Выходило, что и ковш и пробирки должны были выдержать.
Айвэ и Кэлумо взяли меха наизготовку — если что-нибудь пойдёт не так, и возле озера окажется горячее, чем предполагалось, они должны были поливать Нарьо водой…
— Ай! — только и успел воскликнуть Локэ, в обязанность которому вменялось следить за окрестностями.
Лассэ вскинулась бежать, но быстрый порыв горячего ветра, опередил даже Нарьо — и повалил их разом на траву, прижимая к земле, точно гигантская ладонь.
Когда Лассэ открыла глаза и смогла приподняться на локте, между ними стоял кто-то, похожий на эльфа, облаченный в синий плащ, и рассматривал их, как ей показалось, с внимательным снисходительным интересом.
Майя!
Некто молча поднял руки, и Лассэ поняла, что поднимается в воздух, подхваченная могучим вихрем, как и они все. Она инстинктивно и безуспешно попыталась ухватиться за воздух, но поймала только собственную развевающуюся юбку и вцепилась в неё. Под ногами мелькнула тропка, по которой они пришли, дорога из Валимара в Тирион, окраина Тириона и улица, ведущая к Дому Короля.
Их ноги коснулись камней площади довольно мягко, но зубы у неё всё же невольно лязгнули.
Случившиеся на площади прохожие замерли или отшатнулись, какая-то нолдэ поднимала с мостовой косынку, должно быть, сорванную с неё порывом ветра.
Лассэ переглянулась с Нарьо, который оказался ближе остальных.
— Ой, мы влипли, — пробормотала она, выплёвывая травинку, — кажется, нам это так не оставят.
— Она будет смотреть, вот что плохо, — он стиснул зубы. — И света мы так и не достали. Жаль…

…А я зато «тень» поймала, улыбнулась Лассэ сквозь сон.

Её так и не позвали.

***
Сменив в передней комнате обувь и оставив плащ, он постучал, дождался разрешения войти и только тогда открыл дверь.
— Ты немного раньше, — сказала Лассэ. — Но заходи, я почти закончила.
Майтимо лежал на боку с удобно подложенной под спину подушкой, а Лассэ стояла, склонившись над его прибинтованной к телу правой рукой, и медленно набирала кровь через иглу, воткнутую — Куруфину показалось — прямо в локоть.
— Что это? — не удержался он.
— Кровь в суставе, — она чуть поджала губы, — и здесь, и в плече. Связки порваны. Тебе достаточно для удовлетворения любопытства?
— Никакому нолдо не может быть достаточно, Лассэ, — как будто удивляясь, что нужно напоминать кому-то такие очевидные вещи, ответил он.
А следом спросил, хотя поначалу и вправду не собирался — просто вид скрытой под повязкой культи снова уложился в голове как-то криво.
— И… что дальше?
— Дальше мы будем восстанавливать чувствительные волокна здесь, — она провела пальцами над ключицей, — суставы и мышцы, и как-нибудь сделаем так, чтобы рука могла работать, а не просто висеть.
Лассэ вытянула иглу, и крепко прижала к локтю сложенный кусочек ткани.
Он наблюдал за её уверенными движениями, а в голове крутились всё те же мысли, не покидавшие его уже не первый день. И, уверившись, что они одни, Куруфин, наконец, решился высказать их прямо.
— Сильпэлассэ, — начал он почти официально, — скажи мне, сможет ли Нэльяфинвэ Майтимо когда-нибудь выполнять все обязанности главы рода и короля нолдор? Не только мирные.
— Командовать войском? — продолжила Лассэ. — Возможно. Но чтобы на этой руке можно было хотя бы закрепить щит, она должна выдерживать удар. Если мы сможем этого добиться...
И снова отовсюду сыпались эти вечные «если», новые из которых прятались за старыми так, что им не было конца.
— Если мы сможем этого добиться, то наверняка можно придумать что-то, что поможет решить и часть прочих трудностей — задумчиво продолжила Лассэ. — Что-нибудь, что хотя бы частично заменило бы живую руку…
— Механизм? — быстро спросил он. — Как ты это себе представляешь?
Она провела рукой по своему предплечью, почти до локтя, обозначая нечто похожее на перчатку.
— На широкой манжете и с гнездом для культи.
Он посмотрел на свои пальцы. Сжал и разжал кулак.
— Если представить себе ладонь и пальцы как систему тяг и рычагов... — проговорил он, почти забыв о Лассэ. Фрагменты возможных схем сами собой начинали крутиться в голове.
Смотреть на это, как на задачу, как на проект сложного механизма оказалось неожиданно просто. Он даже удивился, почему сам не додумался до этого раньше. А теперь, как назло, даже было нечем зарисовать.
Она лукаво посмотрела на него.
— Впрочем, сначала нужно решить ещё одну задачу. Посмотри, — она откинула одеяло с ног Майтимо, и стало ясно, почему очертания ног показались Куруфину странными ещё в первый раз. Но думал он тогда о другом. И не предполагал — сейчас — увидеть вывернутую ступню, и неестественно искривленные голени.
— Это как раз не так страшно, как выглядит, — Лассэ покачала головой, проводя пальцами по правой ноге, — хотя и очень неприятно. Здесь придётся переделывать — кости некому было вправить, и они срослись неправильно здесь, — она показала чуть ниже колена. — И здесь, — она прикоснулась ближе к лодыжке, — слева перелом вообще не сросся — между концами кости попало что-то ещё. Не смогла понять, что — это было слишком давно.
— Ты это видишь? — спросил он. — Просто так?
— А ты чувствуешь, достаточно ли горячее пламя для плавки? Или хорошо ли металл разогрет, чтобы ковать?
— Да, конечно, — это было очевидно, — а ты, значит…
— Вижу в Песне многое, но Песня, какой бы сильной она ни была, может ускорять, замедлять или направлять чуть иначе естественные вещи, но не поворачивать их вспять, поэтому придётся сломать и сложить. И, — она посмотрела на Куруфина, — скрепить так, чтобы они не сдвинулись снова. Обычно бывает достаточно уложить ногу в лубки, но здесь лучше не рисковать. Хотя, если мы ничего не придумаем, придётся воспользоваться этим.
— Ты спрашиваешь меня, как чинить эльфов? Ушам своим не верю.
Он усмехнулся. Помнится, как раз по следам попытки разобрать живую лягушку — после того, как это удачно получилось с игрушками, которые дарили ему отец и Старший, — отец и отдал его когда-то к Лассэ во временное ученичество (наверно, самое короткое в истории нолдор), искренне считая, что целителем сын не станет, но, по крайней мере, поймёт отличие живого тела от механизмов…
— Это действительно вопрос скорее починки, чем исцеления, — она улыбнулась уголками губ, кажется, вспомнив о том же самом, — поэтому помоги и мне посмотреть на это, как на материал. Потому что мне трудно думать, например, о том, чтобы скрепить кость полоской металла внутри тела — или поместить в неё спицу, которая останется там навсегда… словом, о том, чтобы нарушить целостность настолько сильно — пусть даже с целью восстановить её. Кроме того, это должен быть металл, который не отравляет тело, а я, к сожалению, плохо разбираюсь в металлах.
— Ты же дружила с моим отцом, как ты можешь в них хотя бы слегка не разбираться? — удивился он, на этот раз непритворно. А ещё — странно было слышать от обычно всегда разумной Лассэ слова о нарушении целостности.
Для него разрушение всегда было чем-то равносильным созиданию — и равноправным с ним способом утвердить свою власть над материалом. Расплавить кусок металла, придавая ему иную форму, разобрать механизм, чтобы усовершенствовать его, — это было так же захватывающе, как придавать форму и собирать детали в целое.
— Я не знаю, что у нас есть и как… — она неожиданно замолчала.
Он поднял взгляд на неё и увидел, что она смотрит на Майтимо — сосредоточенно, сузив глаза.

Ветер уносил слова, как снег и пепел.
Ничего не осталось, только боль.
Пепел и снег секли обнаженную кожу, и она медленно слезала высохшими лоскутами, обнажая в язвах красно-желтое мертвое волокнистое мясо.
Ветер уносил лоскуты, как сгоревшую бумагу.
Мелкие кости ступней, желтоватые и потрескавшиеся, с легким стуком исчезли где-то внизу, словно камешки, когда истлевшие сухожилия перестали удерживать их.
Дождь смывал с костей мясо — день за днем, пока берцовые кости не забелели под вышедшим солнцем, и оно жгло их, и это было больно, пока они не оторвались от рассыпающихся в пыль хрящей, и не исчезли под скалой.
Левая рука рассыпалась от одного порыва ветра, и фаланги пальцев — некоторые из них — задержались на уступе, на который с трудом, но можно было опереться ногой. Туда же, чуть погодя, упала лучевая кость, а череп — с ещё оставшимися клочками кожи и прядями спутавшихся волос — не удержался и разбился о камни.
Часть ребер и станового хребта белела в расщелине.
Он поднял взгляд и увидел оставшееся — всё ещё закованную правую кисть с присохшими остатками кожи и двумя ногтями — белые потрескавшиеся кости, обломанные ветром чуть ниже края чёрного металла.
Осталась боль. Больше ничего.
Нечем было набрать вздох для крика, и он закричал разумом — бессловесно, страшно, и вся ещё не испытанная боль погребла его под собой, а над собой он увидел широко распахнутыми глазами черный свод, с отбликами пламени.
И вспомнил ещё одно слово.
Пытка.
Что угодно…
Только не снова…
Нет-нет-нет-нет…
— Держи его крепче! Сейчас!
Теплая волна толкнула в затылок и расплескалась по телу.
И он, наконец, умер.
И тихо заплакал в темноту от облегчения.

— Как… хорошо, что я ограбила Палаты Исцеления, — пробормотала Лассэ.
— Что это вообще такое было? — спросил он мрачно, осторожно разжимая руки.
— Он очнулся, — целительница перевела дух, — только не к нам, не сюда — в кошмар или в воспоминание. Я точно не поняла. Не успела. Очень много боли. И страха. Это… оглушает.
Она потёрла лоб.
— А… лекарство?
— Ирмэлоссэ. Маковый экстракт. Обработанный, очищенный от примесей, так, чтобы можно было ввести его прямо в кровь. Мой отец и тетка над ним работали, пока мы сидели на севере, а потом мы, — она фыркнула, — практически взяли Палаты Исцеления с боем.

***
Гербовый плащ, чёрный, с вышитой алым и белым звездой, был одолжен у Айвэ, слегка длинноват и непривычно путался в ногах. По недосмотру у неё не было своего, да и по-настоящему причислить себя к Верным Феанаро ей захотелось только сейчас — не тогда, когда они все разделили с ним изгнание на север. Тогда она, скорее, сопровождала друга, попавшего в беду из-за собственной несдержанности.
Лассэ освещала путь каменным светильником на длинной ручке, и пятно голубоватого света бежало впереди неё по длинному коридору тирионских Палат Исцеления, мешаясь на потолке и противоположной от окон стене с отблесками факельного огня с улицы.
— Ильменар, Алмиэндэ, — распорядилась она, — возьмите список инструментов, которых у нас нет, и поищите их за этой дверью. Если кто-то найдёт вас, то целители, конечно, не проливают крови, но… стукнуть по голове могут. С достаточными на то основаниями. Ференальмэ, Ариньяро, за мной!
Линтармо появился, когда она пересчитывала тщательно запаянные стеклянные бутылочки нового снадобья с трудновыговариваемым названием, и она не ощутила в себе практически никакого благоговения перед старшим целителем Палат.
Некоторое время он молча смотрел, как они укладывают флаконы в сундук — в небольших ячеях из плотной твердой бумаги, и только потом открыл рот.
— Сильпэлассэ, достойная дочь достойных отца и матери, как ты могла так опуститься?! — вопросил он иронично в пространство, точно пробуя на вкус слова, которые вроде бы должен был произнести, обнаружив столь наглое вторжение на свою территорию.
Прозвучало не особенно убедительно.
Лассэ фыркнула.
Она раскрыла коробку с маленькими бумажными пакетиками, в которых насыпан был тонкий белый порошок. Взглянула на подписи, удовлетворённо кивнула и опустила коробку в сундук. Бросила туда же отобранные Ильменаром семена лекарственных трав в подписанных шелковых мешочках и повернулась к Линтармо.
— Лучше я сейчас уроню своё доброе имя, чем мне потом будет нечем нас лечить. А у тебя ещё много. И вообще — если бы твой… король позвал тебя, ты разве не чувствовал бы себя обязанным последовать за ним?
— Как много вопросов, — с меланхоличной улыбкой проговорил он. — Когда мой король Финвэ позвал меня, я пошёл. Сюда. Чьи-то сборы в обратный путь смущают меня, словно бы все сошли вдруг с ума. А может быть, у наших детей просто своя дорога, но и мы должны были прийти сюда, чтобы вырастить их в покое и благополучии. Кто знает… Кстати, если ты ищешь ирмэлоссэ, он в этом шкафчике. Только не вздумай забирать всё.

***
За окнами медленно темнело, и Куруфин ушёл, задумавшись.
Она знала этот неосознанный жест, помнила ещё по временам дружбы с Феанаро — когда тот был чем-то увлечен, пальцы его вздрагивали, словно искали угольную палочку или инструмент, которым можно было бы воплотить замысел здесь, немедленно.
Но сейчас следовало подумать о другом.
При всех достоинствах лекарства, и даже при том, что нужную пропорцию, в которой следовало вводить ирмэлоссэ, она рассчитала заранее, теперь следовало следить за дыханием Майтимо куда как тщательнее. А ведь они только недавно перестали слушать его Музыку непрерывно.
Лассэ вздохнула и свернулась в кресле — через одно деление мерной свечи её должны были сменить.
Песню все ощущали по разному. Эту она чувствовала сейчас так, словно крошечные иголки кололи ей открытую ладонь, на которой лежала голова Майтимо. Чувство, словно кровь разбегается в затекшей руке — вдох, ложащееся на ладонь невесомой щекоткой, словно перо — выдох. Ещё не случившиеся, только заданные мозгом.
Она была уверена, что не потеряет возможность чувствовать это, даже если уснёт — и успеет почувствовать ошибку, если тело Майтимо допустит её. Лассэ поймала ритм и сама задышала в такт — так было легче слушать…

…вынырнула в лёгкое тепло тирионского полудня и побежала по улице вниз. Сегодня тётушка обещала показать ей что-то забавное и несложное, если она зайдёт к ней после учителя мудрости.
Её подружка Туилинис бежала вслед за нею, чуть ли не пританцовывая.
— Лассэ, а правда, здорово было бы проснуться и увидеть своего мужа, как Татиэ, а? — спросила она.
Лассэ только пожала плечами. Ей казалось слегка несправедливым полюбить кого-то только потому, что он тебя разбудил. Да и учитель мудрости упоминал о том, что это только легенда…
— Ну ладно, я побежала! — Туилиннис помахала ей, сворачивая на одну из боковых улиц.
Свернула и Лассэ — тётушка Аскарвен жила с другой стороны городского холма, на северной окраине, и Лассэ предстояло пробежать по одной из поперечных улиц едва ли не весь Тирион. Она подобрала юбку нового платья и припустила бегом. Почти пролетела — удобнее было бы в штанах, но и так неплохо — один переулок, перебежала продольную улицу, уходящую вниз, к подножию Туны, выскочила на следующую, почти не глядя по сторонам, и услышала грохот.
— С дороги! — крикнул ей мальчишеский голос, а в следующее мгновение чья-то рука толкнула её, и она растянулась на мостовой, даже сквозь платье рассадив колено о брусчатку.
Лассэ тряхнула головой и села; посмотрела внутрь себя, оценивая нанесенный ущерб. Ничего страшного, кроме, конечно, колена. Она поморщилась и оглянулась.
В двух шагах от неё валялась узкая тележка на четырёх небольших колёсах — одно из них вместе с обломком оси валялось ещё подальше, а ещё шагом дальше на мостовой сидел какой-то очень растрёпанный мальчишка. Он, скривившись от боли, придерживал левой рукой правую, а кровь из длинной — чуть ли не во всё предплечье и локоть — ссадины капала на белую брусчатку и на нарядные тёмно-красные штаны.
Он с неприязнью посмотрел на Лассэ и воскликнул:
— Смотреть надо, куда идёшь!
— А куда едешь — не надо? — огрызнулась Лассэ. — Больно?
— Если бы ты не бежала, я смог бы тебя объехать, — возмутился он. — А как ты думаешь? — он снова поморщился, когда она положила руку ему на плечо и прислушалась. К другим прислушиваться ей было сложно.
— Вроде не сломал, — сказала она неуверенно. — А как тебя зовут?
— Нарьо, — он с интересом посмотрел на неё, — а тебя?
— Лассэ. Погоди, молчи.
Она нахмурилась. Он действительно был похож на огонёк на лучинке — лёгкий, быстрый и слегка жгущийся. И боль тоже была похожа на огонь — но другой, плохой, тёмный в светлом. Сведя брови от напряжения, она поймала боль, и погасила её, как свечку пальцами.
— Ого! — он посмотрел на неё снизу вверх — ей показалось, что с уважением.
— Не ого, а руку мог сломать. — Лассэ сразу же почувствовала себя взрослой и умной, но, как тётушка говорила — нехорошо хвалиться тем, что тебе Эстэ просто подарила. — Или шею. С шеей я бы не справилась, и вообще — у меня оно не всегда получается. Вставай — вон там у кого-то в саду фонтанчик, надо промыть.
Она потянула с талии широкий пояс. Платье было жалко… но всё-таки, наверно, получится потом отстирать…
— Чего ради ты вообще катался на… этой штуке?
— Но это же здорово,— сказал он, — только надо её так сделать, чтобы легче было поворачивать.
Другой рукой он почесал затылок, взъерошив короткие почему-то волосы, которые смешно топорщились на затылке и были длиннее у висков, как будто их просто собрали в хвост и отрезали.
— Ты её сам сделал? — поразилась Лассэ.
— Ну да, — он пожал плечами, — это же просто.
Вода в маленькой мраморной чаше порозовела, и Лассэ испытала лёгкое угрызение совести, что они забрались в чужой сад и заливают кровью чужой фонтан, но всё равно продолжала зачерпывать воду ладонями и поливать — до тех пор, пока не промыла и не обвязала руку Нарьо своим поясом. Его как раз хватило, только конец не получилось завязать — только заправить под повязку на запястье. Плеснула и на своё колено напоследок и оглядела нового знакомого.
— А… что у тебя с волосами? — спросила она, не в силах справиться с любопытством.
— Я их обрезал, — он пожал плечами с деланным безразличием и встряхнул изуродованной прической, — а то слишком много времени приходится тратить, чтобы расчесать.
Он поймал её руку и вгляделся в линии на ладони.
— А что у тебя с рукой? — спросил он с любопытством, которое как будто было тенью её собственного.
Она потянула руку из его пальцев — глядя на маленькую, очень важную искорку, мягко пляшущую по линиям — след музыки Майтимо.
— Это… — в замешательстве начала она — и оглянулась.
В ветвях пела какая-то птица, и фонтанчик продолжал журчать как ни в чём не бывало, но как будто издалека. Так, словно всё вокруг них слегка выцвело или заволоклось туманом.
Нарьо внимательно смотрел на неё, придерживая локтем свою доску на колёсиках — кажется, тогда он её так и не доделал, увлёкся чем-то ещё, — и задумчиво крутил в руках оба обломка оси.
— Если бы мне нужно было что-то починить — так, как ты хочешь, — он поднял ось и сложил обломки вместе, — я бы взял спицы, как в колесе, и вкрутил их крест-накрест, здесь и здесь, — Нарьо показал, как, по его мнению, следует просверлить отверстия под спицы. — Потом я закрепил бы их в кольцах, а кольца скрепил бы между собой стержнями, так, чтобы их можно было подкрутить. И эта палка бы никуда не делась, — он фыркнул, — это же так просто, Лассэ.
— Да, — она нахмурилась, пытаясь зачем-то вспомнить, что она спросила у него тогда на самом деле — или сказала. Ах, да, конечно — то ли про волосы, то ли про испачканную одежду: «Мама будет тебя ругать».
Он пожал плечами, и губы у него как-то странно дрогнули.
— Не будет, — сказал он, закидывая свою поделку на плечо. — Спасибо, что перевязала, Лассэ, но я пойду.
И только когда его сандалии простучали по белым камням, она бросилась следом.
— Нарьо, постой! Подожди, Нарьо, не уходи!
Но белые улицы были пусты, расплываясь белым туманом, превращаясь в тускло освещенную комнату.

…Ариньяро стоял над ней, вглядываясь ей в лицо.
— Если бы я влюблялась в каждого мужчину, который меня разбудил, — пробормотала она, — вот был бы казус.
— Ты… что-то говорила во сне, — тревожно сказал он.
Хорошо, что был черед Ариньяро — слушать он умел, да и боль со страхом гасил едва ли не лучше неё, даром что в чём только душа держалась.
— Ничего, это ничего, — отрешаясь от Музыки, она медленно вытянула затекшую руку из-под головы Майтимо. — Слушай, он сегодня пытался очнуться, получилось нехорошо и пришлось использовать ирмэлоссэ, так что следи внимательно. А я пройдусь.
В нужном ей доме — в нужной ей половине — горел свет, даже сквозь задернутую штору чётко обрисовывая силуэт, склонившийся над письменным столом.
Она постучала в дверь.
— Атаринкэ, кажется, я придумала, — сказала она прямо с порога, вполголоса, вспомнив о том, что Тьелпэ, должно быть, уже спит, — а теперь ты мне скажешь, можно ли это вообще сделать.
Бросив взгляд на полки над столом, на которых были сложены чертежные инструменты, она нашла письменный прибор на столе, под стопкой исписанных листов, выудила из подставки первую попавшуюся угольную палочку и пошарила взглядом по столу в поисках ненужного листа.
Он быстро подсунул ей под руку оборотную сторону какого-то наброска на тонком волокнистом листке.
— Так, так и вот так, — она быстро нарисовала картинку, которую видела во сне, — если здесь сделать винты подвижными, можно будет даже раздвинуть или сжать.
— Спицы в кость? — он посмотрел на неё с сомнением. — Впрочем, над составом стали я уже думал, а остальное...
Он потёр лоб.
За длинной и плотной — от потолка до пола — шторой, отделявшей ту часть комнаты, в которой спали, завозились, и Тьелпэ тихо позвал: — Папа? Что случилось?
— Это Лассэ приходила, — откликнулся Куруфин.
— И уже ушла, Тьелперинквар, — откликнулась она, закрывая за собой дверь. — Доброй ночи.

***
Ещё одно слово.
Вода.
Во рту стало влажно — так хорошо, и он жадно вцепился зубами, высасывая влагу из мокрой ткани.
И протестующе застонал, крепче сжимая зубы, когда её попытались отнять.
— Тише, тише, — голос был мягкий, знакомый. Теплый. — Отпусти.
Мягкое успокаивающее прикосновение к разуму. Без слов. Неопасное. Можно подчиниться.
Ещё вода.
Туман, наполненный смутными прикосновениями и звуками.
Ещё другой чудесный вкус. Теплое. Сытное. Не вспомнить, что.
Голос превращается в огромного кота, который долго вылизывает его шершавым языком, а потом тяжело ложится на грудь, мешая вдохнуть.
Темнота.

@темы: Nightfall in Middle-Earth, In Battle

---

"Darkened Cities"

Французский фотограф Тьерри Коэн с 2010 по 2013 год работал над очень необычным и оригинальным проектом под названием "Darkened Cities", суть которого заключается в следующем: показать, как выглядели бы мегаполисы без многих тысяч ватт электричества, освещенные только звездами. Задача оказалась не из простых: глобальные отключения света в больших городах нечасто случаются, и, когда это происходит, то людям обычно не до снимков. Поэтому Коэн сначала фотографировал город днем, в облачную погоду и с серыми фильтрами, затем снимал ночное звездное небо на той же широте, затем совмещал обе фотографии.

Сан-Франциско:



Лос-Анджелес:

Продолжение

Нью-Йорк:



Париж:



Рио-де-Жанейро:



Гонконг:


Шанхай:





Токио:

@темы: Апокалипсис afterparty, Ня, смерть!

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Взрывы в Балаклее

Утро началось с подъема по тревоге и поездки на работу - в Балаклее горят и взрываются склады боеприпасов. К счастью, без жертв, но грохочет весьма впечатляюще, и успокаиваться пока не собирается. Большие руководители все там, часть сотрудников - тоже (отгонять от оставленных домов мародеров, буде таковые появятся), но наш героический отдел сидит на месте. И без нас справятся.
Официально заявили про диверсию, а неофициально, конечно, говорят всякое ("от ревизии нас может спасти только кража") - who knows, who knows...

@темы: И на первый взгляд как будто не видна

---

Isbjorg X-Files art

Как-то исторически сложилось, что по "Секретным материалам" всегда делали много превосходных клипов и коллажей, а вот хороших рисунков куда меньше. Понятия не имею, почему; всегда для меня это было загадкой.
Арты Isbjorg относятся к приятным исключениям из этого правила. Вообще она очень любит Крайчека, но и МиС, конечно же, рисует =)

Her Faith:

Продолжение

Then we believe the same thing:



Partners?... Friends:



It's all going to hell:



Boom:

@темы: The truth is out there

---

Освобожденные женщины востока

И во-вторых, замечательный текст про вастакских девочек =)

21.03.2017 в 00:37

Пишет  Альре Сноу:

Ну и, конечно, вастакские девочки. Куда же мы без них (=
Идею про «жен вождя» мы с соратниками придумали довольно давно, чуть ли не летом еще. Почему мы решили, что писать это должен я — не помню, если честно, но как-то так вышло. Потом, к зиме, я скурил собственно девочек, потом начал их писать и даже бодренько пошло... а потом случился некоторый кирдык и на текстовую выкладку я никак не успевал. Зато вот на спецквест натянули.
И хорошо все-таки, что дописали — кажется, текст удался. И девочки няшные. Это важно (=
Соавторы:  Chiora,  Grey Kite aka R.L.

Название: Жены высокого вождя
Размер: миди, 6939 слов
Пейринг/Персонажи: ОЖП (вастакские девочки), ОП-нолдор, Маэдрос
Категория: джен
Жанр: этнография повседневность, немного драмы, немного юмора
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: В знак заключения союза с вастаками предводителю нолдор подарили много дорогих подарков — в том числе и жен. С точки зрения законов степи всё в полном порядке, но вот обычаи эльфов такой ситуации не предусматривали...
Предупреждения: освобожденные женщины востока
Примечание: Персонажи-девочки являются несовершеннолетними по современным меркам, но по счастью, в сексуальные отношения нолдор вовлекать их не собираются.

— Ох, на кого ж мы тебя туда отпустим... — в очередной раз тоскливо протянула матушка.
Алтан вздохнула. За время сборов сетования матушки и тетушки о том, что «пропадет кровиночка наша в чужой земле» успели ей порядком надоесть. Но в Народе Сайги не принято было спорить со старшими, а Алтан была воспитанной девушкой.
— Не причитай, женщина, — одернул ее Эрдэн, тетушкин муж. — Ты ее будто хоронишь, а не замуж отдаешь.
— Да если бы кому из своих замуж... или хотя бы из соседнего племени, всяко люди, а не эти... нечисть белокожая.
— Не нечисть, а союзники, — сурово поправил отец. — И если твоя дочь оказалась среди тех, кто станет женами самого главного их вождя — так радоваться надо! Вот скажи мне, — он повернулся к Алтан, — радуешься ли ты, девица?
По правде говоря, она совсем не радовалась. Про странных высоких людей, правящих этими землями — сами себя они называли «нолдор» — рассказывали многое, и Алтан успела наслушаться от старших сестер, пока те белили ей лицо, подводили глаза, наряжали в роскошные одежды и заплетали косы. Сестры не столько причитали, сколько припоминали все возможные слухи. Говорили, что эти нолдор — все до единого демоны и колдуны. Что они умеют убивать словом и испепелять взглядом, умеют подчинять себе живое и неживое, что они не знают смерти, но заплатили за свое бессмертие страшным проклятием. Говорили даже, будто у них нет женщин и они не рождаются, а просто появляются сами собой из сгустившегося тумана — но это, скорее всего, было уже вранье; другие утверждали, что женщины у них все-таки есть, только их не отличить по виду от мужчин — такой уж странный народ. Еще говорили, что у самого главного их вождя — того самого, кому племя хотело в знак союза подарить новых жен, — одна рука целиком железная, но двигается в точности как живая, и что силы в той руке столько, что никому его в бою не одолеть. Многое рассказывали...
Алтан послушно кивнула — звякнули тяжелые подвески на висках — и ровным голосом ответила:
— Радуюсь. Как же я могу иначе.

***
Переговоры с вождями вастаков затянулись, но Маэдрос уже начинал привыкать к этой их неторопливой манере вести беседу. Что поделать, такие обычаи... Зато сегодня они окончательно заключили союз со степными племенами. Это было как нельзя более кстати — пошатнувшиеся границы следовало укрепить, а войско Первого дома, увы, не могло похвастаться многочисленностью... Нет, очень удачно вышло с этими смертными.
По обычаю, в завершение переговоров следовало обменяться подарками. Тут Маэдрос мог не напрягать свое не очень уверенное пока знание вастакского наречия (выучить его как следует за три предыдущих встречи он все-таки не успел) и произносить ритуальные фразы, не вслушиваясь в их содержание. Поэтому следующие слова застали его врасплох.
— ...в знак нерушимости нашего союза, — тут седовласый предводитель вастаков сделал знак кому-то, стоявшему у входа в шатер, — мы дарим тебе, о великий вождь высоких людей, для украшения твоего дома — троих юных девственниц, невинных, как лепесток цветка, и прекрасных, как утренняя заря...
Девы, которые по условному знаку вошли в шатер, выглядели... М-да. В первую очередь они выглядели очень, очень напуганными. Стояли в рядочек, сцепив руки перед собой, смотрели на нолдор широко раскрытыми глазами и боялись, кажется, даже вздохнуть лишний раз. Поначалу все трое и вовсе показались сестрами-близнецами — одинаковые черные косы до пояса, черные глаза, смуглая кожа, широкие скулы. Красота — понятие относительное, но вот насчет юности старый степняк не соврал, пусть даже у этого народа Маэдрос не приучился еще как следует различать возраст: всем троим девушкам минуло четырнадцать-пятнадцать весен, не больше.
Маглор незаметно толкнул его в бок — «Нэльо, не спи!» Неожиданность неожиданностью, а лицо держать надо.
— Благодарю за столь щедрый дар, — кажется, он забыл флексию, означающую вежливое обращение, но ни один из вастакских вождей и их приближенных не обратил на это внимания. — Надеюсь, что наши дары не менее достойны...
— Пусть вождь высоких людей не беспокоится. Мы же смеем лишь мечтать, чтобы дочерям нашего народа нашлось место среди твоих жен.
На смуглых лицах читалась твердая уверенность в том, что у «вождя высоких людей» непременно должны быть жены, и притом в множественном числе — целая армия, не иначе. Разубедить их вряд ли бы удалось, тем более немедленно, да и отказываться от подарка не годилось — это же вся дипломатия насмарку... Ладно, решил Маэдрос. Разберемся.

Отойдя от шатра, он еще раз окинул взглядом «подарок»:
— Жены, значит. Вот удружили так удружили. И что я теперь буду делать с этими... девочками?
— Ты только при наших новых союзниках такого не ляпни, — хмыкнул Маглор. — А то ведь, если не нравятся девочки, могут и мальчиков предложить.
— Это ты завидуешь, что ли, что тебе ни одной не досталось? Прости, брат, но великий вождь вождей здесь я.
— Думаю, они просто не рассчитывали, что мы явимся вдвоем. А то я бы тоже сейчас уезжал с дополнительным грузом.
— Тебе смешно, — вздохнул Маэдрос. — А мне теперь объяснять им, что у меня и одной-то жены нет, а еще три штуки и вовсе ни к чему... Они еще и боятся меня, похоже — видел, какие лица несчастные?
— Знаешь, дорогой брат, если бы мне надо было выходить за такое страшилище, как ты, я бы тоже не радовался.
— Ну спасибо. Я всегда знал, что ты высоко меня ценишь.

***
Цэцэг не находила себе места от любопытства. Конечно, и страшновато тоже было — еще бы, когда будущий муж и повелитель из чужого народа, да к тому же, как говорили, и колдун, и не человек вовсе. Но интересно ведь на него посмотреть, представить, что ее ждет...
Слухи не обманули. Нолдор действительно пугали, а их вождь — больше всех.
Когда трое девушек вошли в шатер, где проводились переговоры, Цэцэг только взглянула на чужаков — да так и замерла, и хотела бы взгляд отвести, но никак не могла. Кто из них вождь — сразу было понятно. Высокий, выше даже всех своих сородичей — хоть они и сидели все, а все равно заметно, — и держался так, что в голову не придет спрашивать, кто здесь командует. Лицо белое, будто они и впрямь из тумана рождаются, волосы как медная проволока — таких вообще у людей не бывает, но хуже всего были глаза — огромные, светлые, будто прозрачные, и такие... «Если он сейчас на меня в упор посмотрит — я в обморок упаду», — подумала Цэцэг. Без всякого труда верилось, что в этом народе умеют сжигать взглядом. «Вот так, должно быть, не понравится одна из нас мужу на ложе, он зыркнет разок — и все, только кучку пепла потом подмести...»
А еще правая рука у него и правда была железной и блестела так же ярко, как кольчуги чужаков, но пальцы на ней послушно сгибались, и это точно было колдовство, как же иначе. Мелькнула глупая мысль — интересно, а что еще у него железное? ой мама... Цэцэг поспешно перевела взгляд, чувствуя, как приливает к щекам жаркая кровь.
Рядом с вождем сидел, похоже, его родич — что-то было в их лицах общее. У этого хотя бы волосы были человеческого цвета, черные, но зато лицо — бледное настолько, что впору за призрака принять. И такие же точно глаза, кошмарно-яркие, в которые смотреть никак невозможно, и не смотреть тоже нельзя...
Нет, уж лучше было снова уставиться на железную руку. Она, конечно, тоже жуткая, но надо ведь привыкать — от подарка великий вождь не отказался, так что теперь остается только не посрамить честь племени. В чем бы ни заключался ее долг как жены...
Задумавшись, Цэцэг пропустила мимо ушей окончание переговоров и очнулась только, когда соседка дернула ее за рукав — мол, идем, нам пора. Теперь пути назад уже точно не было.

***
Для жен и их приданного полагалась пестрая — настолько, что рябило в глазах, — повозочка. Шкатулка лакированная, не экипаж. И подаренные девочки в своих тяжелых одеждах (кольчуга на каждую — и то, наверно, легче будет!) сидели в ней, не шелохнувшись, как искусно сделанные фарфоровые куклы, а потом вастачки, собиравшие возок в дорогу, и вовсе завесили их сплошь вышитыми занавесками.
Маэдрос подозрительно покосился на диковинный экипаж — как бы не развалилось это сооружение на первой же кочке, — но придумывать что-то другое не было времени. Да и опять же — не нарушить бы этим какого-нибудь обычая.
Возница к экипажу не прилагался, и Таэрет — у нее лучше получалось понимать животных — неохотно перебросила товарищу повод собственного коня и подошла к паре низеньких мохноногих степных лошадок, запряженных в возок. Коротко покачала головой, гладя их по мордам.
— Лошадки пуганые, слушают плохо, да и упряжь дурная, но другой для них нет. Может, лорд Маэдрос, нам твоих... девочек взять на седла?
Маэдрос покачал головой.
— Не поймут. Придется тебе потерпеть, Таэрет. Справишься?
— Я-то справлюсь, — фыркнула она, устраиваясь там, где было место для возницы.
— Тогда поехали.
Он заметил, как передняя занавеска возка качнулась, и в щели показался черный блестящий глаз. Блеснула золотая подвеска с сердоликом, а чутким слухом он уловил быстрый шепот:
— Это же просто мальчик, да? Или и правда женщина?
— Тихо, Сэргэлэн, — шикнула другая, в щели мелькнула рука, задернувшая занавеску, — веди себя как подобает.
И стало тихо.

***
Крепость нолдор потрясала не меньше, чем они сами. Раньше Сэргэлэн даже представить не могла, что бывают такие огромные дома, да еще целиком из камня — будто все эти стены и башни выросли прямо из горы... А может, и правда выросли, сами собой за одну ночь, как в сказках. Может, это нолдорское колдовство.
— Здесь мы живем, — сказал господин, когда они подъехали к воротам. Ворота тоже были огромные — пришлось, чуть выглянув из возка, задирать голову, чтобы разглядеть венчавшие их восьмиконечные звезды. — И вы тоже будете здесь жить, — и добавил что-то еще на своем певучем наречии.
Его брат — они уже успели понять, что бледный, как призрак, нолдо приходился ему именно братом — ответил на том же языке, и оба рассмеялись. Надо же, подумала Сэргэлэн, а смеются они совсем как люди. Может, не так всё и плохо...
Тут они въехали во внутренний двор крепости, и мысли вылетели у нее из головы.
Во дворе было полно народу — самого разного, и люди были, обычные с виду, всё больше светловолосые, и нелюди с их невозможно-яркими глазами, и все были чем-то заняты или спешили куда-то — всё это сливалось в один пестрый, гудящий множеством голосов водоворот, и когда они, спешившись, наконец миновали двор и двинулись вглубь крепости, девушки смогли только облегченно выдохнуть.
Им выделили комнату — одну на троих, но довольно просторную. «Это что же, — мелькнуло в голове у Сэргэлэн, — они тут все в таких комнатах живут? Да здесь можно целую юрту поставить, если не очень большую...»
Господин сказал: «Ну, устраивайтесь пока» и ушел, закрыв за собой дверь.
Запирать, между прочим, не стал. Неужели это значит, что им разрешают свободно ходить, где угодно? Странные обычаи у этих нолдор... Но пока что всем троим не хотелось никуда идти, а хотелось только посидеть спокойно и перевести дух.
Сэргэлэн плюхнулась на кровать — мебель здесь тоже была непривычная, с высокими деревянными ножками, и она уже начала опасаться, что ночью с этой кровати точно упадет, — и обвела взглядом своих сестер по несчастью. Или счастью, это как посмотреть.
— Вы как думаете — что с нами дальше делать будут?
— Я вот думаю, — Цэцэг теребила кончик толстой косы, — кого из нас он первой... ну... к себе позовет?
— Вот всегда ты о чем-нибудь таком! — фыркнула Алтан. — А мне интересно, почему нас отдельно поселили и где остальные жены нашего господина? Я бы с ними познакомилась, расспросила бы, что тут да как...
— Мы же речи их не знаем, как с ними разговаривать? — Сэргэлэн вскочила — долго сидеть на месте она просто не умела — и направилась к тюкам с вещами девушек, сложенным в углу комнаты. — Давайте хоть платья полегче достанем, а то я уже взопрела вся.
— Язык у них не такой и сложный, — отмахнулась Алтан, — я, пока мы сюда ехали, с десяток слов уже запомнила.
— Да ну? А я их слушаю — точно птицы щебечут: красиво, да только непонятно ничего.
— Это потому что нелюди, и речь у них не для людей. Но мы привыкнем, наверное... Слушайте, а ведь нас, должно быть, к прочим женщинам не пускают потому, что надо убедиться — как бы мы порчу какую не занесли. Мы же чужие. Вот проведут обряды, и тогда уже...
— Какие обряды?
— А я почем знаю? У них здесь свое колдовство.

***
Хэлгар нашелся на заднем дворе, где готовили к отправке обоз на Амон Эреб. Уже увязывали телеги поверх плотной, пропитанной от дождя тканью, уже собирался самолично им отобранный конвой, выводили лошадей, позвякивала сбруя. Но он, задержавшись проверить снаряжение у всех, ещё и придирчиво заглядывал в каждый воз, всё ли собрали. Или — учитывая обстановку — не положили ли чего лишнего. Зерна, например, оставалось самим в обрез, а на Амон Эреб, в случае чего, могли обойтись и без хлеба — охотой и кореньями. Наконечников для стрел отковали, впрочем, достаточно, хотя после потери химладских кузниц и намечался недостаток.
Маэдрос окликнул Хэлгара, и тот махнул рукой: сейчас подойду. Подал знак накрывать воз, и быстро приблизился.
— Сам ты, надеюсь, с ними не собираешься? — спросил Маэдрос. — Ты, конечно, считаешь, что без присмотра они один меч сломают, а другой потеряют, но здесь ты мне всё-таки нужен больше.
— Ну, допустим, не всё так плохо... — Хэлгар пожал плечами, — но нет, никуда я не собираюсь. Лучше скажи мне, как там союз с вастаками?
— Заключили союз, — ответил Маэдрос. — Только вот хочешь верь, хочешь — нет, но они мне подарили трех прекрасных дев. В жены. Хотя для брака им еще рановато даже по меркам эдайн.
Зеленые глаза Хэлгара весело блеснули.
— Обязан ли я по долгу ближайшего друга твоего отца вместо него преподнести дары... хмм... невестам? — с деланной учтивостью спросил он.
— Для начала не забудь, пожалуйста, распорядиться о том, чтобы их кормили, — мрачно уточнил Маэдрос. — И найди мне какую-нибудь женщину — лучше, наверное, даже аданет, — чтобы приходила учить их говорить на синдарине, а заодно и показала бы им, где у нас что. Из того, что можно показывать, само собой.
— Обязательно женщину? Отчего вдруг?
— Постороннего мужчину они, пожалуй, к себе не подпустят и на полёт стрелы. А от меня и вовсе готовы спрятаться под кровать. Пусть поживут и привыкнут немного, а там можно и объяснить, какие у нас обычаи и чем отличаются от их собственных. Лассэ уже обещала наведаться к ним завтра с утра, осмотреть.
Хэлгар с серьезным видом кивнул, старательно скрывая улыбку.

***
С обрядами не пришлось долго ждать. На следующее утро к ним пришла женщина — тоже из нелюдского народа, белокожая, с длинной темной косой, строгим лицом и внимательным взглядом, — приказала девушкам взять чистую одежду и следовать за ней. Слова она выговаривала странно — отрывисто, с преувеличенной четкостью, а держалась так уверенно, что ослушаться ее никому из троих даже не пришло в голову.
— А знаете, кто это? — прошептала Сэргэлэн, пока они шли по коридорам. — Это же старшая жена, точно вам говорю.
— Откуда знаешь? — недоверчиво приподняла бровь Алтан.
— Мы же ее видели вчера. Когда она господина встречала. Помните, как она с ним говорила? Не может простая женщина так себя вести. Он ей руку на плечо положил, а она ему улыбалась в лицо, и в глаза прямо смотрела.
Цэцэг нахмурилась, припоминая:
— Ну да, это она... Ой. А мы и не поклонились ей, и не поприветствовали как положено...
— Ну, может, здесь так не заведено. Ничего же нам не сказали.
Вскоре они добрались до небольшой купальни, выложенной белым камнем. Из двери в противоположной стене тянуло теплым влажным воздухом.
— Так. Девы. Первое — меня зовут Тельпэлас, я... — тут женщина запнулась, произнесла что-то на своем наречии, очевидно, попыталась перевести и попросту махнула рукой. — Неважно. Как вас звать — я знаю, не тратим время. Второе — сейчас раздеваетесь и идете мыться, я вас здесь подожду. Чистое тоже оставьте здесь.
— А... госпожа, а зачем? — робко спросила Алтан.
— Так надо, — отрезала старшая жена.
Надо так надо, вздохнула про себя Сэргэлэн. Кто знает этих нолдор, может, так для обряда положено.
Проточная вода посреди крепости девушек не очень удивила — должны же здесь быть источники, ничего странного. Но даже в большой — человек на пять, не меньше — каменной чаше в полу вода эта неожиданно оказалась теплой, как раз для мытья, и было ее сколько угодно. Цэцэг поискала на полках в углу, но обычного горшочка с золой и жиром — чтобы сделать тело чистым — не находилось, и пришлось Алтан перебрать полки снова.
Нашлись приятно пахнущие твердые бруски, которые должны были оказаться тем же самым. Так что девушки не только окунулись и смыли с себя пот, но и, расчесавшись, вымыли волосы, а потом, распарившись в теплой воде, даже поленились заплетать снова косы — только обернули полотенцами.
Сэргэлэн, как часто бывало, управилась первой, и первой вышла.
Тельпэлас поманила её к себе рукой и девушка подчинилась. Госпожа старшая жена сняла ей с головы ткань и узким гребнем прочесала волосы, время от времени внимательно рассматривая пробор. Заставила развернуть полотенце и с тела, и, усадив на скамью, внимательно осмотрела Сэргэлэн всю, целиком, слегка нажимая крепкими пальцами на позвоночник и суставы.
Задержалась ладонью над ключицей, по которой брат когда-то нечаянно попал палкой — после того ему запретили учить её обращаться с мечом, и рука целую луну работала плохо. Сэргэлэн испугалась, что госпожа жена как-то разглядит это и ее забракует, но тут же ойкнула — по руке прошла боль, точно по жилам пустили пригоршню мелких иголок, которые вонзились все разом. Тэльпэлас удовлетворенно кивнула, и, как будто ничего не случилось, попросила ее открыть рот и осмотрела зубы — за это девушка была спокойна — были они, конечно, ровные и чистые, без пятен.
Но потом Тэльпэлас попросила ее раздвинуть ноги, и Сэргэлэн снова заволновалась — а вдруг как госпожа жена — случалось такое — захочет сама ее испортить, рукой, а мужу скажет, что так и было. И тогда...
— Не бойся, — сказала та, вроде как теплее, чем до сих пор, — я просто смотрю, нет ли на тебе чего-нибудь неправильного.
И правда не сделала ничего страшного — только, расправив складки, посмотрела внимательно, легко дотронулась пальцами пару раз и велела одеваться.
После Сэргэлэн она точно так же осмотрела Алтан, а за ней Цэцэг, которая возмутилась — не сомневается ли она, что они нетронутые.
— Не сомневаюсь, — Тэльпэлас снова улыбнулась. — Зачем бы мне? Так вот, девы. Мойтесь, когда захочется, но грязными здесь ходить не принято. Поэтому не реже, чем два раза в шесть дней. Мыться можете ходить сюда. Или лучше — следующая дверь, там купальня для эдайн. Для людей то есть. Для женщин — на западную сторону, восточная дверь — для мужчин. Если забудете, что — где, идете сюда, прямо, тут моемся мы. Свою комнату сами найдете, или проводить?
— Проводите, госпожа, — сказала Сэргэлэн, понимая, что в коридорах и углах она разобралась бы, а вот как идти вверх — ни за что не вспомнит.

***
Ближе к вечеру к ним в комнату пришла ещё одна женщина — обычная, с виду давно уже немолодая. Хотя светлокосая и длинноносая, как и многие здесь, но не из нелюдей, и то хорошо. Назвалась она — показав на себя — Россэнет. На предметы, слова для которых нужны каждый день, она тоже показывала, называя их. Вначале — в их комнате, затем — по всей почти крепости.
На то, чтобы осмотреть эту самую крепость, да ещё запомнить где что, у них ушел не один день. Их не будили по утрам, чтобы приставить к какой-нибудь работе — то ли не все обряды закончились, то ли духи этого места их пока еще не приняли...
А может, и правда великий вождь нолдор был так могуч, что мог позволить своим женам бездельничать днями напролет.
Комнаты господина оказались высоко в башне, и Цэцэг уж постаралась хорошенько запомнить, как туда идти. Не будет же Россэнет провожать ее каждый раз, когда господин позовет. А еще были двор и кухня, где они бывали не один раз, и швейные мастерские, и кузни-оружейные, и еще мастерские, где нолдор тоже что-то делали, но девушки не поняли из объяснений, что именно, — но туда Россэнет их не повела, а сама она наведаться не решилась...
Время шло.
Но господин их муж так ни разу и не пришел к ним, и даже не посылал никого, чтобы позвать одну из новых жен на ложе.

***
По переходам крепости Алтан старалась ступать неслышно, хоть и были они пусты. Света было маловато, поэтому она взяла с собой свечу и шла, тщетно стараясь не капать себе на руку и платье горячим воском.
Было это тяжело — дрожали руки и даже колени мелко тряслись. Старшим женам порой разрешалось приходить к мужу, если не позвал, но ей идти вот так — было не должно и неправильно.
Но разве не оскорбил их муж их родичей, забыв про своих новых жен на луну с лишним?
Плохо было и то, что самая красивая из них — Цэцэг — еще не научилась разговаривать вполовину так хорошо, как Алтан — как будто новые слова ей первые пять раз в одно ухо влетали, а в другое вылетали, и на шестой только оставались. Да она и сказала, что сразу в обморок упадет.
Алтан помедлила перед винтовой лестницей без перил, переводя дух — не свалиться бы со ступеней — и потихоньку пошла наверх, осторожно ставя ноги и придерживаясь рукой за стену.
Внезапно она подумала — бывает ведь, хотя и редко, такое, что кроме одной женщины мужчине другие и не нужны, и, может быть, сейчас с ним та госпожа, красивая и сильная, как дикая кобылица. Но если так — то железо должно быть повешено у дверей, чтобы отогнать людей и злых духов, могущих испортить зачинаемое дитя. А у такого сильного вождя — даже и ночная стража может быть на этот случай.
Не было — ни стражи, ни ножа у двери, и она робко постучала.
— Войди, — сказали из-за дверей, и она, собрав в кулак все оставшиеся силы, налегла на тяжелую створку.
Он сидел за огромным — ему по росту — столом, боком повернутым к окну и щедро освещенным пятью яркими колдовскими светильниками в высокой подставке. Повернулся к двери и чуть приподнял бровь — вроде как от удивления.
— Что тебе нужно? — спросил он — даже и не неприязненно, просто с интересом, а всё равно ей стало так страшно, что в глазах потемнело и комната качнулась перед глазами.
— Господин мой муж, — проговорила она, изо всех сил пытаясь ничего не перепутать в словах, стиснув свечу перед собой двумя руками — не уронить бы — и опустив глаза, только бы не смотреть на него прямо, да хорошей жене этого и не полагалось, — хочу я знать, чем мы тебя так прогневали, что до сих пор ты ни одну из нас не позвал согреть тебе постель.
Скрипнул по полу отодвинутый стул, и она услышала мягкие — по ковру — шаги.
«Убьет!» — мелькнуло в голове. Как есть пропала Алтан, ни за что — за дерзость и любопытство свое проклятущее.
— Подними глаза, — сказал он, и она подчинилась, а голову, чтобы посмотреть ему в глаза, всё равно пришлось чуть ли не запрокинуть. — Я вас обидел?
Серебристый взгляд теперь странным образом успокаивал — в нем не было гнева, только спокойствие, как в небе.
— Не может муж жену обидеть, — заговорила Алтан быстро, почти не подбирая слов. — Если что страшное даже сделает, то обида — ее роду, а не ей, а если сама виновата — то и вовсе никому. Но если муж жену женой из девы не сделал — Мать Степь гневается. Но ты ведь колдун, тебе и это не страшно.
Протянув руку, он вытянул из пальцев Алтан уже порядком истерзанную свечку. Задул ее и указал на второе кресло возле стола.
— Сядь, я тебе объясню.
Она послушно опустилась на край, сложив руки на коленях, а он сел на стул, опираясь о спинку локтем. Она посмотрела — и отвела взгляд, потому что правой руки ниже запястья у него, как оказалось, не было вовсе; а железная снималась, и была, должно быть, хитрым устройством, какие здесь водились.
— Твои родичи поторопились. Брать много жен — не наш обычай, — заговорил муж размеренно, чтобы она успевала понимать. — Среди нас у каждого мужчины может быть только одна жена, а у каждой женщины — только один муж, и женятся они, только если на это есть свободная воля обоих. Учтивым считается спросить отца и мать о согласии, но запретить или принудить не вправе даже они. Можно и не жениться, если не хочется. И замуж не выходить, если нет такого мужчины, которого бы ты хотела назвать мужем на всю жизнь. У меня жены вовсе нет.
— Это что же — ты нас просто так взял? Чтобы не обидеть? — Алтан на мгновение представила, что было бы с ними, если бы не взял, но думать об этом не хотелось. А вот о его словах, что жены у него нет... Не могло такого быть.
— Как это жены нет? — вырвалось у нее, и она прикрыла себе рот рукой, но поняла, что так не годится. — А та госпожа, которая к тебе во дворе подходила, а потом на нас порчу искала — она тебе не жена разве?
Он смотрел на нее, словно пытаясь понять, что она вообще такое имеет в виду, и Алтан испугалась, что всё-таки запуталась в словах чужой речи и сказала что-то совсем уже не то.
— Кто, Тельпэлас? — спросил он, наконец. — Она... целительница, лекарь, старшая среди целителей здесь. И не порчу она искала, а проверяла, здоровы ли вы. Она... подруга моего отца, я ее с детства знаю.
Алтан хотела было запротестовать, что больных бы племя ему просто не показало, не то что в жены отдавать, но другой вопрос выскочил из нее быстрее:
— Она — младшая жена твоего отца? Но ведь ты же говорил...
— У вас сказали бы, что она ему побратим, — остановил ее муж... нет, не муж, просто лорд. Маэдрос.
Как можно побрататься с женщиной, в голове снова не укладывалось, поэтому Алтан всё казалось, что есть тут какая-то неправда, о которой ей надо непременно догадаться.
— Она же молодая совсем, — сказала Алтан, — как она могла быть побратимом твоего отца, который давно умер? Или... — немедленно вспоминились все жуткие слухи, — вы и правда бессмертные?!
Должно быть, в голосе у нее прозвучал такой ужас, что у него даже углы губ дрогнули, точно он пытался сдержать улыбку.
— Правда, — сказал он коротко.
— А убить тебя можно? — ляпнула она, и оцепенела от невероятной дерзости своего вопроса. И это она — разумница Алтан, которая никогда не пускала слова впереди ума, а тут посмотри — весь разговор такой, что хоть в огонь от стыда бросайся.
— Можно, — кивнул он коротко.
— А дух — скитаться будет? — подозрительно спросила Алтан, вспоминая о проклятии, которое к бессмертию, по тем самым слухам, прилагалось.
— Нет, — сказал он, — уйдет за море на Запад, в чертоги мертвых.
Отвечал он коротко, словно ему не особенно хотелось об этом говорить.
Она приоткрыла рот — так ей неожиданно стало жаль бессмертных, лишенных возможности упасть в лоно Матери Степи и обновиться, как всё на свете обновляется. И этот дом призраков представился вдруг наполненным жуткой бархатной тьмой, которая шелестит там, внутри, множеством голосов.
— А если очень попросить?
— О чем — и кого? — он в упор посмотрел на нее своими странными глазами — вроде бы с интересом.
— Когда кто-то умирает, — сказала Алтан, — его отдают Матери Степи в утробу и кладут так, чтобы ей было удобнее снова его родить, и она его снова рождает. Любая женщина — Мать Степь. А если не сделать этого, то это очень страшно — дух не упокоится и будет мстить. Только если шаман — помогать будет, поэтому шаманов не хоронят, а оставляют птицам. Ну... еще если вождь... или смелый воин, то племя решает, достоин ли он уйти к Солнечному Вождю в орду, и тогда тело сожгут в погребальном костре, чтобы проводить дух на небо. Ты, наверное, воин всё-таки больше, чем шаман. А про Солнечного Вождя... древняя легенда, хочешь, расскажу?
Он кивнул, по-прежнему внимательно глядя на нее.
— Когда-то солнца не было, и всегда было темно, — начала Алтан, избавив свою речь от завываний, полагавшихся бы, если бы она рассказывала эту историю детям, — и в темноте бродили разные темные твари, очень страшные, и те, кого они съедали никогда не возвращался в лоно Матери Степи и не рождался вновь. И вот однажды Мать Степь посмотрела, что бедна детьми, и поняла, что еще немного времени пройдет, и ей некого станет родить, потому что никто не вернется.
Мать Степь не могла родить сразу Солнце, от нее ведь очень далеко до неба. Поэтому, когда жене одного вождя пришло время зачать и та порадовала Мать Степь обычными приношениями, Мать Степь призвала всю свою силу в ее лоно, и Солнечный Вождь родился как обычный человек. Только, рождаясь, страшно обжег свою мать, и та вскоре ушла в лоно Матери Степи. Наверное, родилась она потом заново и ходила по земле с тех пор еще множество раз, но о ней в этой сказке больше не будет слов.
А Солнечный Вождь вырос и начал биться с темными тварями, и стало рождаться больше детей у людей, и птиц, и рыб, и животных. Было по-прежнему темно, но стало уже не так страшно.
Алтан наклонила голову набок, готовая остановиться, но Маэдрос молчал, поигрывая письменным пером, и она двинулась дальше.
— Наступило время ему жениться, и он выбрал себе в жены прекрасную девушку из другого племени, с которым каждый год встречались на общих стойбищах. Она никому не была женой и не собиралась никому ею становиться, поэтому каждому, кто пытался свататься в ней, она давала задачу, которая была не по силам. Вождь-Солнце ей понравился. Но ей всё-таки не хотелось становиться даже ему женой, поэтому она велела ему принести к порогу ее юрты голову черного дракона.
Алтан снова сделала паузу. Здесь нужно было говорить на два голоса, передавать речи Госпожи Луны и остального племени, но она решила не испытывать терпение Маэдроса.
— Его друзья, конечно, отговаривали его — не стоило так рисковать собой ради женщины. И всё племя, хотя и провожало его в дорогу весело, как и подобает, всё-таки было в ужасе за свою судьбу. Дракон был большим и страшным, и никто до сих пор не решался ему бросить вызов, но Вождь-Солнце пообещал и должен был выполнить обещание. Он пришел в земли, где жил дракон, и они бились страшно и жестоко — реки выходили из берегов, и даже Мать Степь дрожала от ужаса за своего сына. И дракон был убит, но и Вождь-Солнце был так изранен, что упал на землю и умер. Было это в горах, всю эту землю отравила черная драконья кровь, и Мать Степь даже не смогла принять его в себя. Тогда она прокляла ту деву, которая заставила его дать обещание — чтобы и она вечно скиталась неприкаянно. Но когда тело Вождя умерло, его дух перестал быть спрятан и сжег мертвую плоть, а потом поднялся на небо вместе с дымом. Теперь он светит в вышине днем, берет в свою орду достойных, и они спускаются биться с темными тварями ночью, а его вечная невеста поднимается на небо вечером по его лучу, и следит за небесами, когда его там нет.
Поэтому-то тела воинов сжигают, чтобы они тоже поднялись на небо с дымом, а Мать Степь гневается, когда дева отказывается быть взятой мужем, или когда жена остается нетронутой. Даже если ее взяли только ради союза меж племенами.
Алтан внимательно посмотрела на него, и увидела, что он улыбается, прикрыв губы рукой, чтобы не было видно.
— И что ты думаешь с этим делать? Берут ли у вас мужей против воли?
— Н-нет, — запнулась Алтан, но тут же нашлась: — Жену можно подарить кому-нибудь из своих воинов, который... ну... достойный. Нужно сказать только: «Ты мне не жена, ты жена ему».
— Алтан, — сказал он убедительно — оказывается, помнил имя. — Для начала: до тех пор, как ты сама не захочешь, ты никому не жена, а кто ты мне — раз находишься под моей опекой и защитой — решай сама. До тех пор, пока ты не решишь выйти замуж, ты вольна выбирать. Химринг большой, и заниматься здесь можно многим. Что тебе по душе, тем и займись. Хочешь — иди к Тельпэлас в ученицы, хочешь — одежду шей, а можешь научиться любому другому ремеслу, какое выберешь.
Алтан опустила взгляд на стол, на листы бумаги, покрытые письменными знаками. До того, как ее выбрали в жены чужому вождю, она хотела стать сказительницей, но это ведь как-нибудь потом, в старости, когда дети вырастут, а муж... На том, куда должен деться муж, да еще так, чтобы никто ее больше не взял, она всегда спотыкалась мыслью. Сказительницами становились чаще вовсе древние старухи.
Письменные знаки притягивали ее взгляд.
И вовсе Маэдрос был не страшный. Странный — да, и большой, да и добрым его язык не поворачивался назвать. Но вот теперь заметил, куда она смотрит, и спросил:
— Интересно?
— А это только для вашей колдовской речи знаки, или нашу тоже так можно? — неожиданно для самой себя спросила она.
— Отчего же нет, — сказал он. — Хотя придется приспосабливать знаки, ваши слова ведь по-другому звучат... Хочешь научиться?
— Конечно! — дернулась Алтан, чуть ли не вскакивая с кресла. — Можно?
Он молча пододвинул к ней чистый лист бумаги.
— Какой рукой держишь ложку?
— Этой, — ответила Алтан, поднимая правую руку. Сердце у нее колотилось от осознания, что ей сейчас и правда покажут ей удивительное: как можно сохранять сказки и предания, чтобы не забывались.
Он хмыкнул и, поворошив бумаги на столе, выудил еще один листок — исписанный, но как-то не так, как те, что уже лежали перед ней.
— Значит, ты будешь писать правой рукой от левого края листа к правому — как здесь. Всё время, от начала до конца, я тебя учить не буду, но тенгвы — покажу.
Он протянул ей палочку из какого-то темно-серого материала, с одного конца заточенную и чуть пачкающую пальцы и — другой такой же — ловко, даже не сдвинув листа, начертил перед ней клетку: четыре ячеи от одного края до другого, шесть — сверху вниз.
— Для начала, — сказал он, — запись каждого звука зависит от того, как ты его произносишь...

***
Они прождали Алтан полночи, да так и уснули, не дождавшись. Ранним утром Сэргэлэн вскочила, точно ее подбросило — а как еще, если всю ночь сплошь тревожные сны снились, — и первым делом посмотрела на постель подруги. Та была пуста, и застлана так же ровно, как и вечером.
Значит, Алтан не вернулась. Значит, муж их и господин все-таки к ней прислушался, и сделал ее женой, раз всю ночь не отпускал... Значит, их очередь — следующая.
А она ведь только-только начала привыкать к странной этой жизни, к новым правилам, которые и на правила-то не очень походили, к тому, что можно делать едва ли не что захочешь... Теперь всё. Теперь будут обязанности, приличествующие достойной жене, а выбора уже не будет.
Тряхнув головой, Сэргэлэн быстро оделась, заплела волосы — в последнее время она делала это неправильно, в нарушение обычаев: не носила две косы, как девушка, и не убирала под покрывало, как замужняя женщина, а подбирала в одну высокую косу, как подсмотрела у нолдор, — и отправилась во внутренний двор крепости. Хоть воздухом подышать напоследок, а то вот запрут в покоях, и выйти некогда станет...
В просторном дворе, как обычно, было многолюдно, даже таким ранним утром, но Сэргэлэн уже не так пугалась и даже приучилась разделять толпу на отдельные, занятые своими делами толпы поменьше. Около одной из стен она заметила мальчишек — не старше ее самой — с деревянным мечами, которых, похоже, обучали искусству боя, и ноги точно сами понесли ее туда. Правда, подойдя, Сэргэлэн заробела и остановилась в сторонке, не решаясь ни на что, кроме как смотреть.
Вблизи было видно, что учат здесь эльфийских и людских юношей вперемешку, и что деревянные клинки у них тяжелые, потяжелее настоящих стальных, и что некоторые — особенно люди — еще не очень уверенно держат их в руках... А учила их, как ни удивительно, женщина. Эльфка. Сэргэлэн вроде и привыкла уже, что у нолдор женщинам можно было заниматься мужскими делами, но все равно удивлялась каждый раз — ну как они такое допускают? Лук для женщины — еще куда ни шло, но меч — совсем неприлично.
Присмотревшись еще внимательнее, она вдруг поняла, что и среди учеников были девушки. Не очень много, не больше четверти, но ведь были. Неужели же правда так можно... Стиснув подол платья, она жадно следила за каждым движением.
И поэтому заметила госпожу Тэльпэлас, только когда та прошла уже почти мимо нее. Да и то потому, что наставница будущих воинов ее окликнула.
— Хэй, Лассэ, бери меч и стеганку, иди сюда наконец!
Сэргэлэн увидела, как та быстро покачала головой на оклик.
— Ну да, да, целители крови не проливают! А орочьё, если опять на полевой лазарет полезет, ножичком хирургическим резать будешь? — фыркнула наставница мечников, и Сэргэлэн неожиданно узнала по голосу и этому фырканью ту самую женщину, которая правила кибиткой невест в их пути сюда, которую она поначалу приняла за мальчика. И то, что она была в отряде вождя, и что могла так, насмешливо, самому ему тогда отвечать, заставило Сэргэлэн решиться.
Она поймала Тэльпэлас за рукав.
— Госпожа старшая жена, — тщательно выговаривая слова, произнесла она. — Разрешите мне с ними? — и показала на группку мечников.
— Кх... кто? — поперхнулась госпожа Тэльпэлас на обращение.
Мгновение тишины, и вдруг все услышавшие это, расхохотались, включая саму Тэльпэлас, которая даже руку сама себе прикусила от смеха.
— Всё, Таэрет, — сказала она, отсмеявшись. — Бери эту... жену моего мужа с глаз моих и делай с ней что хочешь. Сэргэлэн, если тебе хочется — пробуй. Получится — так почему нет? А у меня тебе разрешения нужно будет спрашивать, если вдруг попадешь ко мне и будешь лечиться.
— Ну, идем, — сказала Таэрет, прихватывая ее за плечо. — Найдем тебе нормальную одежду и меч.
Махнула рукой на сгрудившихся подростков:
— Химдир, остаёшься за старшего! Всем продолжать.
— Госпожа Таэрет, — спросила Сэргэлэн в одной из нижних комнат, где были ворохом свалены стеганки и стояли в стойках тренировочные деревянные мечи, и настоящие — чуть поодаль, — а почему они смеялись?
— Потом объясню, — сказала та, — после тренировки.
— А... почему она отказалась? — спросила Сэргэлэн, всё-таки не в силах остановиться.
— Ей... как бы это тебе объяснить, вообще с оружием воевать нельзя и даже охотиться. У целителей сила может от убийства пропасть. Хотя стрелять-то она умеет. Но всякое может случиться, раненых защищать придется. Вот и в тот раз — смотрела она за ранеными после боя, а тут какие-то орки недобитые выскочили... Обрадовались, должно быть, легкой добыче — но не тут-то было. Наши целители могут и за себя постоять, и других в обиду не дать, — не переставая говорить, Таэрет перебирала деревянные клинки, взвешивая их на руке и прикидывая, какой подойдет новоявленной ученице. — Вот этот, пожалуй, в самый раз будет.
Сэргэлэн держала в руках меч — настоящий, все равно настоящий, даже если деревянный — и не верила своему счастью.

***
Алтан вернулась, когда утро уже разгоралось вовсю — явно не спавшая всю ночь, с растрепанными косами, прижимающая к груди какие-то бумажки.
— Ну что, не прогнал он тебя? — спросила Цэцэг, едва та переступила порог комнаты.
— Не прогнал, — ответила Алтан, падая на кровать и закрывая глаза. — Потом всё расскажу, я спать хочу.
Похоже, она и вправду утомилась — не стала даже раздеваться, только сбросила верхнее платье и укрылась одеялом, свернувшись калачиком. Бумажки свои из рук так и не выпустила, и Цэцэг оставалось только гадать, что там было такое — опять нолдорское колдовство? Оберег, может, чтобы злые духи не навредили новой жене? А то и ребенку...
Спрашивать у самой Алтан было бессмысленно: та уже уснула, а спала она крепко — нипочем не разбудишь, хоть в медный гонг над ухом бей.
Но что ж такого господин их и муж с ней делал всю ночь, что так замучил? И что ждет остальных жен... Цэцэг едва не ойкнула вслух и поспешно прижала ладонь ко рту. Образ ужасного вождя нолдор, немного подзабытый за прошедшие недели, встал перед ее глазами как живой — и горящие его глаза, и блестящая железная рука... И вот что она, простая девушка, будет делать, когда он ее к себе позовет? А ведь позовет же, теперь-то точно... Может, даже вот сегодня вечером.
Но сидеть и бояться, решила Цэцэг, было глупо — поэтому, порывшись в сундучке, она достала нитяной пояс, который начинала плести пару дней назад. Рукоделие всегда ее успокаивало, и еще дома говорили, что у нее получаются самые красивые узоры. Закрепив булавками конец пояса у изголовья кровати, она принялась было завязывать узелок за узелком... и чуть не расплакалась от досады. Закончились нитки. И взятый из дома запас нужного цвета тоже закончился, как назло, только она о том, распереживавшись, забыла.
Стало ясно: придется идти и спрашивать. Ну, должны же у здешних женщин быть нитки — пусть узелкового плетения они и не знают, но вышивкой-то точно занимаются. Вон сколько расшитой одежды, и даже на стенах здесь вышитые картины висят.
Пока она решалась, вошла Россэнет, слегка — только для порядка — стукнув в дверь. Оглядела комнату.
— Отчего спит? — спросила она, покосившись на Алтан. — Не заболела?
— Нет-нет, — Цэцэг замотала головой, и тут же показала недоплетенный пояс, — Россэнет, у меня... как это... кончился цвет. То есть нет, нитки.
— Хотела тебя попросить еду помочь принести, но некому, — сказала Россэнет, — одна твоя подружка спит, а другую уже Таэрет во дворе гоняет, и накормит со своими учениками, надо думать. Пойдем тогда, на кухню поедим, пускай их, а потом поищем тебе нитки.
Цэцэг не очень хорошо поняла, о чем она говорит, да и что нужно пойти поесть — вспомнила, только когда ей сказали. Но послушно пошла следом.

Швейные мастерские поразили и потрясли ее. В огромных светлых комнатах пряли, ткали, кроили и шили, плели ковры и разбирали бусины, да не каждая мастерица от начала до конца в своем углу — все вместе. Переговаривались между собой — где на уже знакомом, хоть и самую малость, языке, которому учила Россэнет, а где и на другом, похожем немного на речь степи, — или даже пели. Наконец Россэнет привела ее в комнату, где четыре женщины вплетали ворс в огромную — во всю комнату — разрисованную цветными мелками вязаную сеть, основу для ковра.
Здесь точно нитки найдутся, подумала Цэцэг, и таких цветов, каких дома даже и не видели. Вот только как бы им объяснить, что ей нужно — слов-то не хватает...
Она поздоровалась учтиво, как учили, и попросту подняла обеими руками перед собой свое рукоделие — точно щит. Из свернутого пояса торчали концы разноцветных нитей.
На удивление, мастерицы ее поняли. Оставив работу, они развернули пояс и принялись разглядывать, с интересом обсуждая. Даже странно — ничего ведь необычного не было, простые узелки, и узор тоже простой — защитные знаки, сотни лет такие плели...
— Как ты вообще это делаешь? — спросила самая младшая из мастериц, повернувшись к Цэцэг. — Там, кажется, узелки, но я никак не пойму, отчего полотно такое ровное...
— Я... — она нахмурилась. Слова опять куда-то разбежались. — Узелки, да. И там еще... а можно показать?
— В смысле, ты нам покажешь? — переспросила вторая мастерица. — Конечно!
Ей освободили место на скамье и чуть ли не мгновенно подобрали нитки, в точности подходящие по цвету к прежнему узору. А руки, как и всегда, слушались ее лучше, чем язык.
Цэцэг всё-таки улыбнулась сквозь робость — и начала показывать.

***
Белый конь Солнечного Вождя бежал на закат, к земле, а тот, склонив увенчанную сияющей короной голову, смотрел вниз: на всех своих сестер и братьев, детей Матери Степи, — и на нее, наверное, тоже.
Алтан стояла у подоконника, положив на каменную поверхность листок бумаги, и терпеливо выводила угольной палочкой вторую дужку в тенгве «анга». Дужки вправо у неё получались уже сносно, а вот левые всё норовили выйти недостаточно круглыми.
Сэргэлэн валялась на кровати, одетая словно эльфийский мальчик — в узкие штаны и непристойно-короткую рубаху со шнуровкой спереди. Она как раз докончила жаловаться, что даже двинуться теперь не может. Но Алтан подозревала, что подруга завтра с самого утра всё равно опять побежит во двор.
— Странное дело, — вдруг сказала Цэцэг, руки которой проворно сновали над ткацким станком, освещенным уже не свечой, а подаренным кем-то из мастериц каменным светильником, который сиял ровным желтовато-белым светом. — Женами нас господин так и не сделал, и вроде бы надо бояться — что теперь с нами будет. А почему-то и не страшно совсем.
Сэргэлэн только рукой махнула — ей хватало того, что есть в настоящем. Можно делать то, о чем всегда мечталось, — и хватит с того. А будущее еще когда наступит.
— Так как же? Алтан, ты разумная, ты скажи, — настойчиво повторила Цэцэг.
— Будем просто так жить, — вполголоса проговорила Алтан, обернувшись — и думая мимоходом, что на сей раз «харма» вышла почти красиво. Не так красиво, как на том письме с правым тенгваром, которое ей показывал лорд Маэдрос, но всё-таки довольно аккуратно. — Как-нибудь.

@темы: Nightfall in Middle-Earth

---

Примархоколлажи

Я, конечно, на эту Фандомную битву ничего не сотворил, но зато много кое-чего сотворили соратники, и я не откажу себе в удовольствии утащить то, что из созданного ними понравилось мне больше всего =) Во-первых, примарховские коллажи Альре. Девять лоялистов, девять еретиков. Весь цикл открывается, если тыцнуть на первый коллаж.

19.03.2017 в 22:42

Пишет  Альре Сноу:

И обещанная пачечка коллажей. Ассоциативных. С примархами. Да, все восемнадцать морд. Я немного упоролся (=

Лоялисты (9 шт.)

Еретики (9 шт.)

@темы: Вархаммер

---

Новые ПЧ

 Pernabekov, добро пожаловать. Здесь наливают чай:



Надеюсь, Вам здесь понравится. "Стар Трека" у меня не так много (пока что?), а вот "Викингов" предостаточно, и определенно будет больше =)

@темы: Under one flag

---

Тот, кто скрывается за мусорными баками

Сегодня утром искал номер, за которым было зарегистрировано одно сообщение. Пока искал, перечитал все, что поступило в этот отдел за сутки. Некоторые обращения граждан на "102" продолжают неизменно радовать =) Потому что помимо серьезных и очень серьезных вещей попадаются и откровенные курьезы:

"гр. такой-то отдал свой ноутбук в ремонт и не приходит забрать"; - а мастера, между прочим, волнуются;

"в общежитии по адресу [skip] на вахте торгуют консервацией" - не сомневаюсь, что позвонил кто-то из студентов, которым насолила вахтерша;

"гр. такой-то потерял медальон и просит помощи полиции" - наряд к нему выехал, а вот нашли ли медальон - неизвестно;

И самое-самое из сегодняшнего:

"по адресу [skip] за мусорными баками лежит что-то похожее на человека. При выезде наряда на место информация не подтвердилась" - судя по всему, что-то похожее на человека слегка протрезвело, начало походить на человека чуть больше, встало и удалилось.

@темы: И на первый взгляд как будто не видна, Образец подлинной прозы

---

"Obituary"

Obituary "Obituary"



О новых альбомах Obituary очень сложно что-то писать - собственно, по этой причине я так и не смог в свое время сочинить отзыв на "Inked in Blood". Идут годы, металлическая мода меняется, титаны и столпы пускаются в эксперименты, потом возвращаются к корням, а эти товарищи из флоридских болот остаются неизменными, продолжая нарезать олдскульный дэс, замешанный на наследии Venom и Celtic Frost, у истоков которого они когда-то стояли. Даже два распада и два возвращения на сцену не изменили их; собравшись снова, музыканты продолжали играть все то же и все так же, будто нескольких лет отсутствия не было, а они только отошли покурить. Не зря полноформатник, выпущенный после воссоединения номер два, назвали "Frozen in Time". И когда ты слушал очередную их работу, то тебя не покидала одна мысль: да, круто исполнено, круто записано, и почерк их узнаваем с первых же нот и неповторим, и Джон Тарди ревет будто разбуженный зимой медведь так же славно, как тридцать лет назад. Только все это у них уже было, все это мы уже слышали, причем не раз. Запоминаются две-три вещи с альбома, а остальное сливается в сплошную массу десятки раз сыгранных ходов и мелодий. Придраться не к чему, но и восхититься тоже нечем. Музыкальный журналист, которому позарез надо написать рецензию, а писать не о чем, в таких случаях выдавливает из себя штампы про верность традициям и качественный, профессионально сыгранный материал, и бла-бла-бла.
Я был почти уверен, что одноименный с группой альбом окажется еще одним примером верности традициям и качественного, профессионально сыгранного материала. Однако же нет =) Не исключено, что это моя субъективщина, однако товарищи из флоридских болот на сей раз приготовили из всегдашних своих ингридиентов блюдо, которым я проникся не хуже, чем их же работами начала девяностых. Не "Slowly We Rot" и "Cause of Death", конечно, но, пожалуй, не уступает "World Demise". Может быть, дело в том, что на сей раз музыка Obituary побыстрее и пободрее, в ней побольше лихости и поменьше медленных фрагментов, которые всегда нагоняли на меня тоску. Может, дело в запилах а-ля старый добрый трэш, тоже добавивших оживления. Может, дело еще в чем-нибудь, но одно могу сказать точно - лично я остался доволен =)


Obituary - Brave


Obituary - End It Now


Obituary - Kneel Before Me

@темы: Музыкальное

---

По следам ЗФБ

Вроде все работает (еще раз тьфу-тьфу-тьфу, чтобы не сглазить). Семерка оказалась настолько капризной дамой, что над ней впору и в самом деле литании Механикум читать =)
А пока я был оффлайн, или почти оффлайн, закончилась ЗФБ.

Наш деанон

Которую я в этом году благополучно прорыбодебилил, ибо был настигнут зверем-неписцом. И поэтому почти неминуемо завербуюсь на Летнюю, ибо идеи все-таки висят, идей очень много, а Битва, как ни крути, хорошо подходит в качестве площадки для их реализации.

@темы: Компьютерные войны, In Battle

---

Парад святого Патрика бывает раз в году

Всех, кто неравнодушен к Зеленому Острову, с Днем святого Патрика =)





Я, к сожалению, пиво сегодня не пью - вчера свалился с каким-то дрянным пищевым отравлением, провалялся почти весь день в полубредовом состоянии. Сегодня с ног не падаю, но и как молодой козлик тоже не прыгаю. Зато наши Механикумы, вроде бы, выгнали вирусы из моего компа и он снова работает (тьфу-тьфу-тьфу, чтобы не сглазить).

@темы: Компьютерные войны

---

Компьютерные войны

В общем, с компьютерными делами все оказалось не так просто. Вместе с седьмой Виндой наши техножрецы поставили мне Avast. Никогда не пользовался этим антивирусом, если не считать очень небольшого периода году в 2011 или 2012, и, как оказалось, не зря. Avast начал конфликтовать с моей операционкой, блокируя при перезагрузке системы некоторые ее файлы, в результате чего после логотипа Винды можно было наблюдать только радикально черный экран. Ну, то есть, это уже потом я вычитал, что это из-за Аваста, а после первой перезагрузки такая фигня заставила меня понервничать. Выходов из ситуации было два: каждый раз, когда потребуется перезагрузка (например, после установки нового софта), выключать и снова включать компьютер, либо снести Avast к нехорошей матери и не мучиться. Я выбрал второй. Снес Аваст и установил привычный Nod32. Но вместо Eset Smart Security, которым пользовался последние годы, решил установить просто Nod. У Смарт Секьюрити функций поболее, однако и памяти она отъедает поболее, а для меня, пока я не докупил оперативки, вопрос системных ресурсов сейчас имеет значение. Как показало дальнейшее, я совершил большую ошибку. Для привычной работы в системе мне надо было доустановить еще некоторое количество программ, на сайтах с бесплатным софтом вирусы пасутся нередко, а супротив нынешних вирусов Нод32 оказался слаб. В результате какая-то гадость проникла в систему и начала вешать мне браузеры, причем все. В попытке отловить гадость я установил ДокторВебовский CureIt и AVZ Касперского. Они отловили гадость во временных интернет-файлах, но пали смертью храбрых - родственник Мегабайта и Гексадецимал подвесил программы раньше, чем они успели его удалить. Тяжело вздохнув, я отключил системник, упаковал его в большую сумку и снова отвез на работу. Служители Бога-Машины тоже тяжело вздохнули и пообещали привести его в порядок до завтра. А я снова пробудил ото сна свой старый компьютер-ветеран. В этот раз ему не удалось долго отдохнуть. Дредноут пробудился, прожужжав кулером: "Even in death I still serve".

@темы: Компьютерные войны

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

"Викинг"

Викинг
Россия, 2016
Режиссер Андрей Кравчук



Поскольку позиция "Пастернака не читал, но осуждаю" мне не близка, нашумевшего "Викинга" я посмотрел, как только он стал доступен в хорошем качестве. К тому времени и страсти вокруг фильма поутихли.
Что я могу сказать по поводу увиденного? Фильм не исторический, фильм религиозный в исторической обертке. Весь путь Владимира, показанный на экране, неуклонно ведет его к походу на Корсунь и приятию новой веры. Ключевой эпизод "Викинга" - это диалог князя с греческим священником, а ключевой посыл, выраженный в этом же эпизоде, можно сформулировать примерно так: до тех пор, пока ты будешь поклоняться идолам, будут в твоей жизни только кровь, смерть, жестокость и прочие мерзости, которые покрывают твою чистую душу пленкой, как масло, разлитое по поверхности воды. Но когда ты придешь к Богу и раскаешься в содеянном, эта пленка сгорит, и душа твоя снова будет чиста. Как по мне, мысль не отличается новизной. Историй о том, как человек сначала творил всякое непотребство, а затем посмотрел на себя, ужаснулся и раскаялся, мировая культура знает очень много, и было бы большим преувеличением утверждать, что в "Викинге" этот сюжет раскрыт как-то по-особенному.
Вышеуказанной задаче (противопоставить свет христианства мраку язычества) здесь отвечают практически все художественные средства, первое и наиболее бросающееся в глаза из них - цветовая гамма. Землистая, зелено-серо-коричневая хмурая языческая Русь, единственные красочные моменты в ее изображении - венки из полевых цветов, и то эти венки фигурируют в сцене человеческого жертвоприношения. По контрасту с ней - пронизанная яркими лучами южного солнца Корсунь-Херсонес, столь же яркие цвета мозаик и фресок в корсуньском храме. Тяжелые свинцовые воды северных рек - и теплые морские волны. Все это вызвало много нареканий со стороны рецензентов: почему славяне показаны живущими в какой-то грязи, а Полоцк и Киев - сборищем каких-то лачуг и землянок? Что это за клевета на предков? Так вот, это не клевета, это метафора мрака язычества =) Кстати, особой грязи я не заметил (нормальное средневековье), города выглядят примерно так, как должны (каменные здания тогда на Руси можно было по пальцам пересчитать), а вся эта коричнево-зеленая смурь моему глазу была куда приятнее, чем солнечная византийская Таврика.
Герои тоже сильно различаются по своим моральным качествам в зависимости от того, каких религиозных воззрений они придерживаются. Сравните инфернальных волхвов и благостных греческих священников. Одержимых жаждой мести дружинников Ярополка и великодушную жену того же Ярополка Ирину. Двух воевод: беспринципного Свенельда и самоотверженного Федора. Хотя опять-таки мне иные антигерои показались гораздо выразительнее, чем персонажи, задуманные как безусловно положительные, а сам Владимир так и вовсе выглядит блекло на фоне окружающих его людей. Наиболее понравившиеся - компания варяжских наемников, уже упомянутый Свенельд и Рогнеда. Но вообще "Викинг" в который раз продемонстрировал недостаток подавляющего большинства исторических новоделов. Вместо людей из далекого прошлого на экране ходят, говорят и действуют наши современники в нарядах людей из далекого прошлого.
Боевых эпизодов много, некоторые неплохи, некоторые откровенно несуразны. Из неплохого - вылазка защитников Киева, из несуразного - штурм Полоцка, показанный глазами Владимира, который хлебнул берсеркерского зелья, но вместо ярости оно ввело его в какой-то ступор, и атака на печенегов с помощью кораблей, столкнутых с вершины холма.
Резюмируя впечатления: не такой ужас-ужас-ужас, как можно было бы подумать, читая иные отзывы, но и удачным назвать "Викинга" едва ли можно. На три из пяти, скажем так.

@темы: Десятая муза

---

В течение дня собирался много кое-чего написать в дайр, однако под вечер внезапно нарисовались новые проблемы с компом (то ли я овладеваю Windows 7, то ли она мною - не поймешь). Проблемы благополучно решил, но желание писать умные мысли на сегодня пропало. Вместо этого буду безыдейно постить няшные хаоситские дредноуты =)

Еще четыре

@темы: Вархаммер, Ня, смерть!

---

Game Of Thrones Season 7: Sigils

Пока я воевал с компьютерной техникой, миру наконец-то была явлены дата премьеры седьмого сезона ИП (16 июля - почти на три месяца позже обычного) и первый тизер. Нам показывают каменные гербы Великих Домов Вестероса, сцепившиеся в схватке и поочередно сокрушающие друг друга. Параллельно с этим за кадром звучат реплики персонажей из предыдущих сезонов, складывающиеся в историю от Восстания Роберта Баратеона до коронации Серсеи. В финале каменные гербы рассыпаются в прах, чтобы спустя секунду сложиться в символ Иных, а голос Джона Сноу произносит, что лишь одна война имеет смысл, и она уже идет.



Как по мне, очень здорово. И идея, и ее воплощение. Ждем промо-фото и трейлеров, которые, несомненно, воспоследуют в ближайшие месяцы.

@темы: A Song of Ice and Fire