В продолжение темы гомеровского эпоса, к которой Manowar обратились на своем недавнем мини-альбоме =)
Когда заходит речь о переводах Гомера на русский язык, то первым делом вспоминают классические и хрестоматийные "Илиаду" Гнедича и "Одиссею" Жуковского. Чуть подумав, могут вспомнить, что до Гнедича и Жуковского были другие переводы, которые никто не переиздает и которые в наше время читают разве что особо любопытные литературоведы. А, между тем, среди этих ранних переводов есть один совершенно уникальный. Он был сделан в середине XVIII века коллежским ассессором Кирьяком Кондратовичем, его так и не издали, но в рукописи он сохранился. Уникальность его заключается не только и не столько в том, что хронологически он был самым первым.
ПродолжениеФрагмент из книги А.Н. Егунова "Гомер в русских переводах XVIII—XIX веков", утащенный мною вот отсюда:
При описании военных действий Кондратович пользуется терминами своего времени, так что читатель, пока не натолкнется на имена гомеровских героев, может и не догадаться, что речь идет о троянской войне, например: «...убил пред фрунтом... и пошел в первый фрунт... издалека, из самой линии... закричали ура...», «...приуготовлялись к бою, созвавши генералитет». Вместо слова «оружие» Кондратович постоянно употребляет слово «ружье»: «обходя по всем, ружья переменили и давали доброе ружье храбрым, а худое — робким и, нарядясь в збрую, пошли».
Подобное словоупотребление при наличии греческих имен собственных производит особый эффект: «Около богоподобного Ликомеда Креонтовича седмь командиров караульных село», «Гектор, снявши с Патрокла изрядное ружье, тащил его, чтоб острой саблей голову ему отрубить». Феникс определяется в переводе Кондратовича как «старый кавалер», Нестор — как «старинный кавалер». «Подвиньтесь дале, кавалеры троянские», — говорят у него герои Гомера; иногда слово «кавалерия» употребляется и в значении «лента», «повязка»: «...развязал кавалерию разноцветную».
То же самое и в сценах мирного быта: «...небесный же блистатель Юпитер пошел на свою кровать, где прежде сыпал», «...богини в тамошнем доме жительство имеет», «...богоподобный Телемак, сидящий между волокитами» (т.е. в кругу женихов Пенелопы); «...пречестная нимфа Калипса... особливо желая за его (т.е. Одиссея) замуж выйти». Или: «...ответствовала ему потом сероглазая богиня Паллада: о батюшка наш, Юпитер Сатурнович».
Имена богов Кондратович оставляет латинские (иногда правильно беря их основу: так, Парис у него — Парид, что, к сожалению, не укоренилось у остальных переводчиков), но патронимикон передает русским отчеством. Реквизит поэм Кондратович совершенно модернизирует: у него встречаются «штиблеты с серебряными пуговицами», «раструбистые сапоги», «пригожие башмаки», «юпка», «душегрейка», «полукафтан», «епанча», на Телемаке — «рубашка», у подруг Навзикаи на голове «чепцы».
Вставка иностранных слов в русское просторечье делает перевод Кондратовича местами похожим на язык повести петровского времени: «Государь батюшка! Пожалуй, прикажите заложить карету высокую». Или: «...из которой земли и из какой он фамилии?», «...ему два рыцаря служили», «...пояс рыцарский пунцового цвету...», «...руку положа на серебряный эфес...».
Не чужды переводу Кондратовича выражения фольклорные или уместные лишь для описания древнерусского быта: «слыхом слышали», «удалые молодцы», «золотой друг», «играть на гуслях», «в парчовое платье убираться», «весь день бога славили».
Гомеровские персонажи «Агамемнон Андреевич и прочие бояре греческие» и «иные троянские барыни» изъясняются у Кондратовича между собою в таком роде: «Ах, беда! сколь справедливый плач греческой земле случился», «О нещасливый Парид, красноличен, бабин обманщик... или б холостой погиб!», «Начал говорить великий Аякс Теламонович: Ба! Теперь может и самый дурак познать, что Юпитер-отец троянцев прославляет», «О, дай бог! Чтоб ты тогда между морскими богинями там пребывала», «Сероглазая Минерва бешеного Марса рукой взявши, сказала ему: „Марс, Марс! погуболюдный, доставатель каменных стен"», «Диомед Тидеевич! Любезнейший мой! Ты того Марса не бойся, ни другого какого из бессмертных», «Елена Гектору ласково сказала: „Свояк мой! Меня собаки! которая в худой вдаюсь свет, окаянная!"».
То есть, переводы "Илиады" и "Одиссеи" Кондратовича - это переводы-адаптации к современным (на тот момент) реалиям. Ну вот как художники эпохи Возрождения, рисуя на античные сюжеты, одевали древних греков и римлян в наряды и доспехи своего времени.
Но если в живописи все привыкли к такой условности, то в литературе это, конечно, воспринимается как курьез. Примерно так же, как самый ранний русский перевод "Алисы в стране чудес", который "Соня в царстве дива".